На столе Соколова уже громоздились четыре тома дела об убийстве на Мойке. Но от этого само дело отнюдь не стало яснее. Иногда эта груда бумаг казалась Виктору Леонидовичу огромным клубком спутанных, оборванных ниток.
Дни и ночи проводил Соколов в кабинете, сопоставляя имена, даты, факты, стараясь связать воедино события давних лет с происшествием 27 апреля. Но короткие, тонкие нити, даже связанные узлом в одном конце, рвались в другом.
Майским утром прилетел Олег Бондарев. Позвонил он в Управление с аэродрома и уже через час появился в кабинете Соколова. Он действительно был красив, производил впечатление сильного человека. Даже излишняя полнота казалась нормальной при его высоком росте и широких плечах.
Бондарев не скрывал чувства глубокой скорби, мучившей его все последние дни. Когда он задумывался, губы его вздрагивали, как у ребенка, собирающегося плакать.
— Расскажите, как это случилось, — попросил он.
Соколов коротко рассказал ему обстоятельства убийства. Бондарев долго молчал, потом, словно вспомнив, где он находится, спросил:
— Чем я могу вам помочь?
— Я попрошу вас припомнить, не было ли у вашей матери врагов, или просто людей, с которыми она находилась в остром конфликте.
Бондарев решительно качнул головой.
— Нет. Никогда.
— Тогда припомните, по возможности, всех знакомых, с которыми ваша мать поддерживала добрые отношения.
— В последние годы она ни с кем не встречалась. Она работала, училась… Вся ее жизнь сосредоточилась на мне.
— Но есть ведь люди, с которыми она была в более или менее близких отношениях.
— Есть, конечно.
Бондарев перечислил фамилии, уже знакомые Соколову.
Порывшись в папке, Соколов положил перед Бондаревым опись вещей, оставшихся в квартире.
— Пожалуйста, посмотрите повнимательнее этот список. Нам нужно узнать, что именно похищено. Это иногда помогает выйти на след преступников.
Бондарев стал перелистывать опись и губы его снова начали вздрагивать, как у ребенка.
Кроме плаща и костюма, уже названных Гуровой, он отметил отсутствие двух отрезов и золотых серег.
— Серьги? — переспросил Соколов.
— Да, золотые, с крупными рубинами.
— Вы не знаете, где они хранились?
— В такой маленькой зеленой коробочке. Но где она лежала, не знаю… Старинная вещь, подарок деда…
Бондарев отбросил опись и отошел к окну.
Соколов долго не нарушал тишины.
— Я вам больше не нужен? — спросил Бондарев.
— Еще один вопрос. К нам попала ваша записка, адресованная матери. Нас интересуют следующие строки: «Питомцу своему скажи, что матросов дальнего плаванья готовят специальные училища и что неучам на корабле делать нечего». О каком это питомце идет речь?