Очнулся от холодной воды, хлынувшей в лицо. Захлебываясь, начал хватать воздух ртом, закашлявшись и отплевываясь. Открыв глаза, увидел над собой те же улыбающиеся рожи. Правда, к ним добавилось еще одно лицо. Худощавое, с тонкими нервными чертами лица. Именно такой тип лица называют породистым. Прямой, с легкой горбинкой нос, серые, почти стальные глаза. Жесткий, но не тяжелый подбородок и мягко очерченные губы с ироническими складочками. Темно-русые волосы слегка выбивались из-под пилотки. Арийский красавец, блин.
— Встать можьете? — вдруг спросил он по-русски с сильным акцентом. — Или вас добить, не мучая, и не трайтить свое времья?
С трудом, ворочаясь на превратившейся в грязь дороге, я все же поднялся. «Породистый» с легким прищуром наблюдал за моими мучениями и, дождавшись, когда я встану, продолжил:
— Итак, «товарищ», что делать московский лейтенант енкаведе в лесу?
— Гулял, — буркнул я и рухнул, корчась от боли в почках, в грязь.
— Неверньий ответ, — услышал я сквозь боль, — но ничьего. Времья у нас вперьеди мньего, вы ещье поймьете, что язик дан Богом чьеловьеку для разговора. Совсьем скоро ви будьете просийть менья выслушайт вас, а я подумайт — стоит ли?
Продолжая загибаться от боли, вдруг вспомнил я слова одного мужичка. Его в «лихие» девяностые прижали «братки», и спас его тогда сосед, «старый каторжанин». При разборках он, унижая своего противника, произнес фразу, после которой тот потерял голову от ярости и в итоге проиграл. Я и брякнул:
— Ты, мразь, можешь мне только на хрен нагадить, а потом языком генеральную уборку сделать!
Сначала он непонимающе смотрел на меня. Потом до него дошел смысл моих слов! Что-то громко крича по-немецки, стал с помощниками пинать меня со всей своей дури. Ударе на четвертом или пятом я перестал чувствовать боль. А потом перестал чувствовать что-либо вообще. Уже уходя в теплую темноту, подумал: «Хорошо, вот и закончилось все…»
Я уже не видел, как уставшие топтаться по мне немцы отошли в сторонку. Как, прикуривая сигарету, один из них осел на землю, как будто из него выдернули скелет. Как второй схватился за автомат и сразу рухнул, корчась от боли и заливая дорожную пыль своей кровью. Как «породистый» попытался юркнуть в лес, до которого долетела только его пилотка, сопровождаемая облаком из крови, частичек мозга и костей черепа.
Опять боль. Да что же такое! Неправильные немцы, которые неправильно меня забили. Я надеялся, что ВСЕ. Забьют, и конец. Не думаю, что на реальном допросе я продержался бы долго. А эти не профи из гестапо, их можно заставить потерять над собой контроль. Но не получилось. Ну что я за чудак на букву «М» такой! Дернулся бы на мосту, пристрелили, и делов-то? Так ведь нет. Бздехнул, дятел. Потом погеройствовать решил, герой, мля! И чего добился? Отпинать — отпинали, только теперь сбежать шансов просто море стало, ноль целых хрен десятых! Мало того, что все болит, чувствую, что обмочился в придачу. Видно, хорошо по почкам попало. Еще и тошнит жутко да качается все почему-то. Ветки надо мной, матерится кто-то рядом и немцам выпуклую часть спины порвать обещает. НЕ ПОНЯЛ?!! ЭТО КАК? ЭТО ГДЕ Я?! Тут меня тряхнуло, боль стала просто невыносимой, и я застонал. Передо мной появилось лицо красноармейца, чем-то напоминающее молодого Леонова.