На какое-то время в переулке стало пустынно и тихо, я воспользовался этим, юркнул в калитку и пошёл по следу миссис Пендрейк. До двери я добрался без проблем. Ну, а дальше что? Замочной скважины в ней не было, а хоть бы и была – всё равно за ней, наверное, тёмная прихожая. Я прижался к двери ухом, но не уловил ни звука, Допустим, я вломлюсь, а она там примеряет корсет… Мне от этой мысли плохо стало, но в то же время она меня не на шутку взволновала. Надобно вам напомнить, что мне тогда было пятнадцать лет, и я был не такой ископаемой развалиной, как сейчас. Это теперь я грязный старик, а в тот момент я был всего лишь гнусным мальчишкой, и надеюсь, вам не слишком противно все это слушать… Потому как, уж поверьте, никогда в жизни, ни до, ни после того – мне не доводилось пребывать в таком жалком состоянии…
Ну, вламываться я, конечно, не стал. Потому как сбоку от двери к стене дома пристроен был небольшой сарайчик, и как раз на крышу этого сарайчика выходило окно, закрытое ставнями. Человек моего роста запросто мог, распластавшись на этой крыше, осторожно заглянуть в окно сквозь щёлку в ставнях, благо в переулке всё ещё не было ни души.
При всей моей наблюдательности, мне до сих пор и в голову не приходило, что я нахожусь на заднем дворе того самого дома, где располагается та самая кондитерская лавка. Я понял это, когда две минуты спустя выбрался из этого дворика и, ничего больше не видя вокруг себя, пошатываясь поплелся домой…
Лежа на крыше дровяного сарайчика, я увидел сквозь щелку в ставнях владельца лавки и миссис Пендрейк. Они были одеты, но стояли крепко прижавшись друг к другу. И в тот самый момент, когда я заглянул в щёлку, он обнажил свои крупные зубы и, слегка отодвинув край высокого воротника её платья, впился в её белую шею. Я, разумеется, в ту же минуту ворвался бы туда и убил его, если бы не видел по лицу миссис Пендрейк, что она в полном восторге.
ГЛАВА 11. ЛИШЁННЫЙ НАДЕЖДЫ
Пока я был прикован к постели, пролетел День Благодарения, и я его даже не заметил. Так что Рождество было первым за пять с лишним лет праздником, который мне предстояло отметить среди бледнолицых. Всю осень я ждал и не мог дождаться этого Рождества, но оно, как и все в моей жизни, погибло для меня, не успев начаться.
Боль затуманила мой рассудок, и всю зиму я прожил словно в бреду; однако, слёзы сердца, наверное, оказались живительной влагой для ума, и в учебе я, как ни странно, очень преуспел. К тому моменту, когда я окончательно поправился, миссис Пендрейк уже напрочь позабыла про своё правило заниматься со мной после школы, и вместо этого все чаще и чаще отлучалась в город. Потому и я завел себе привычку после занятий околачиваться как можно дольше в школе, где у нас появилась новенькая молоденькая учительница вместо той уродины, старой девы, которая то ли умерла, то ли ушла на пенсию, то ли Бог знает куда делась. Вы только не подумайте, что я опять втрескался – нет, с этим я покончил навсегда. То есть, покончил, конечно, не с любовью или – как это?- «вожделением плоти», а покончил с той идиотской зависимостью, просто добровольным рабством, в которое я сам же себя и вверг по отношению к миссис Пендрейк. А причиной тому была неопределенность: я никак не мог решить, кем же она мне доводится – матерью или возлюбленной – покуда не заглянул в ту самую щелку в ставнях и не увидел, что ни на то, ни на другое мне рассчитывать не приходится.