– Теперь говорите! – прошептала она, закрывая лицо руками.
Донна Мерседесъ подошла къ группѣ растеній, стоявшихъ у письменнаго стола. Такъ она очутилась прямо противъ маіорши, и сердце ея сильно билось, – если маіорша отниметъ руки отъ лица, то она тотчасъ же увидитъ портретъ своего мужа, что и случилось почти въ ту же минуту.
Изъ груди ея вырвался полуподавленный крикъ, она хотѣла подняться съ мѣста, но силы измѣнили ей, и она только опять закрыла рукой глаза… Все было глубоко схоронено въ замкнутой душѣ состарѣвшейся женщины: обольстительный взоръ пламенныхъ голубыхъ глазъ, благородное окаймленное бородой лицо, одушевленное умомъ и юморомъ, величественная стройная фигура съ рыцарской осанкой. И если случалось, что какой нибудь звукъ, какое нибудь слово извне или какое нибудь нежеланное сновидѣніе пробуждали въ ней подавленное чувство, тогда она бросалась изъ дома въ поле, хваталась за заступъ и лопату, за серпъ и вилы и работала до полнѣйшаго изнеможенія, послѣ чего забывалась въ глубокомъ снѣ… Теперь онъ выступалъ передъ ней со стѣны во всей своей юношеской обольстительной красотѣ и подлѣ него дивно прекрасная женщина…
Въ ней, какъ молнія, промелькнула догадка.
– Это ваше мѣсто… Кто же вы? – спросила она, чуть слышно и потухшимъ взоромъ изъ-подъ дрожавшей какъ въ лихорадкѣ руки взглянула въ лицо Мерседесъ.
– Я Мерседесъ Люціанъ, дочь маіора Люціана отъ второго брака, – отвѣчала она твердо и гордо – надо же было когда нибудь сказать это; и еслибъ даже пришлось вонзить кинжалъ въ сердце этой женщины, она не могла и не должна была молчать ни одной секунды болѣе о своемъ происхожденiи. Она стала разсказывать о своей родинѣ со всевозможной осторожностью, спокойствіемъ и хладнокровіемъ. И маіорша узнала, что человѣкъ, котораго она съ внутреннимъ удовольствіемъ считала погибшимъ послѣ того, какъ она его покинула, достигъ извѣстности и богатства, узнала, что онъ былъ счастливъ, обладая прекрасной женой, съ которой урожденная Вольфрамъ не могла равняться ни по знатности, ни по богатству. Она узнала также, что отвергнутый сынъ дѣйствительно отправился къ отцу и былъ принятъ съ распростертыми объятіями и возстановленъ во всѣхъ правахъ, какъ любимый, горячо желанный сынъ. Послѣ этихъ сообщеній послѣдовало описаніе ужасной гражданской войны, которая своими опустошительными волнами охватила ихъ счастливую страну и унесла изъ этого міра отца и сына…
Горька была чаша, которую маіорша капля за каплей должна была испить до дна, но ея гордая упрямая голова склонялась все ниже и ниже, пока не упала на руки, сложенныя на столѣ… Такъ оставалась она нѣсколько времени, какъ будто жизнь покинула ее.