Голуби цѣлыми стаями вились около конюшни; кудрявая дѣвочка, дочка кухарки, бросала имъ овесъ и весело смѣялась, а красавецъ кучеръ, поигрывая на гармоникѣ, любовался на эту дѣвочку и на ея мать, свѣжую бѣлую женщину красивую и здоровую.
Она вдова была, и въ домѣ говорили, что кучеръ зимою женится на ней по любви.
Красавица-баба давала кормъ курамъ и мѣшала что-то бѣлыми красивыми руками въ корытѣ, а сама смѣялась надъ какими то словами жениха и все поглядывала на него, да на дочку, – любовно ласково поглядывала, а жизнь ключемъ била въ этой сильной молодой красавицѣ и просилась наружу.
„Вотъ живутъ же, – подумала Вѣра, – наслаждаются и долго будутъ жить“…
Вѣра залюбовалась этой дворовой идилліей и какъ будто повеселѣла, тяжелыя думы прошли, забылись…
Кто-то хлопнулъ тяжело калиткою; цѣпная собака взвилась на дыбы, загромыхала цѣпью, и залилась яростнымъ лаемъ.
Вѣра повернула голову по направленію къ калиткѣ и увидала вошедшаго на дворъ.
Это былъ молодой человѣкъ лѣтъ двадцати трехъ-четырехъ, высокаго роста, стройный, одѣтый очень хорошо, но безъ того бьющаго въ глаза шика, который служитъ признакомъ франтовства и къ русскому человѣку не идетъ, несвойственъ русскому человѣку, какъ, напримѣръ, не пошло бы къ французу русское одѣяніе. На вошедшемъ была лѣтняя сѣрая пара, при бѣломъ жилетѣ и сшитая не по послѣдней очень уродливой, кстати сказать, модѣ, а такъ, какъ это шло къ фигурѣ, къ росту. Пальто, того же сѣраго цвѣта, молодой человѣкъ держалъ въ рукѣ, шляпа была у него мягкая, безъ претензіи на „рембрантовскую“ [1], но и не тотъ противный „котелокъ“, который едва прикрываетъ макушку и почти лишенъ полей. Свѣтлый галстукъ шарфикомъ очень шелъ къ чистому юношескому лицу молодого человѣка.
Кромѣ всего этого Вѣра замѣтила большіе, задумчивые глаза вошедшаго и румяныя полныя губы, опушенныя сверху темными усами.
Молодой человѣкъ попятился немного отъ загремѣвшей цѣпью и яростно залаявшей собаки, улыбнулся на свой напрасный страхъ и посмотрѣлъ на окна дома.
Что-то неотразимо милое и симпатичное было во взглядѣ его темныхъ глазъ, въ его доброй улыбкѣ. Добротою такъ и дышало все его красивое лицо, но въ тоже время, въ очертаніи бровей, въ разрѣзѣ губъ, въ сильной фигурѣ сказывалось и что-то такое, что ручалось и за силу его. Вѣра пододвинулась немного къ краю окна и попристальнѣе разглядѣла вошедшаго.
Онъ между тѣмъ, не обращая уже вниманія на неопасную собаку пошелъ по двору.
– Николаю Васильевичу, особенное наше почтеніе!… Здравствуйте, батюшка! – сказалъ замѣтившій его кучеръ и, бросивъ гармонику, пошелъ навстрѣчу.