– Это семьдесятъ тысячъ рублей денегъ! – помогъ ему Иголкинъ. – Ты такихъ денегъ и не видывалъ, a я тебя хочу человѣкомъ сдѣлать. Меня ваши идолы прижали, ограбить хотѣли, да не на того напали!… Бери весь ленъ, пиши векселя и работай!… Сколько хошь, столько и жду съ тебя денегъ, мнѣ это плевать, а ты тутъ торгуй и дѣло дѣлай; и со льномъ будешь, и съ деньгами, потому эти идолы ваши должны у тебя купить, имъ работать не съ чѣмъ, а ты изъ восьми рублей гроша не уступай и чтобы не на срокъ, a на наличныя… Идемъ въ трактиръ, пиши векселя!…
Салатинъ былъ слишкомъ уменъ, чтобы не понять всю выгоду этого съ неба свалившагося дѣла, а Иголкинъ зналъ, съ кѣмъ имѣетъ дѣло, и дѣйствовалъ навѣрняка. Взялъ онъ векселя, устроилъ гульбу на прощанье и уѣхалъ, а Салатинъ сдѣлался обладателемъ громадной партіи товара.
Часть его была тутъ же продана на наличныя одураченнымъ фабрикантамъ, оставшимся, было, безо льна, а другую часть Салатинъ выдѣлалъ въ полотно, арендовавъ фабрику.
Иголкинъ получилъ свое сполна, а Салатинъ изъ мелкаго ткача сдѣлался фабрикантомъ и къ Крымской компаніи [4], взявъ громадный казенный подрядъ, былъ милліонеромъ, получилъ потомъ, за превосходно выполненный подрядъ этотъ, почетное гражданство и оставилъ сыну, скончавшись лѣтъ пять тому назадъ, доброе имя, громадное состояніе и превосходно поставленное дѣло.
Будучи человѣкомъ совсѣмъ неграмотнымъ, старикъ Салатинъ далъ сыну превосходное образованіе, и Николай Васильевичъ былъ кандидатомъ правъ. Онъ недавно вернулся изъ-за границы, гдѣ изучалъ фабричное дѣло и, вернувшись теперь въ Москву, началъ вводить уже значительныя реформы на своей фабрикѣ, поставленной на широкую ногу.
Старухѣ Ярцевой Николай Васильевичъ приходился родственникомъ по мужу и еще до отъѣзда за границу предлагалъ ей помѣстить въ дѣло мертво лежащіе капиталы. Тогда старуха отказалась отъ этого предложенія, но теперь у нея былъ внукъ и дѣло принимало иной оборотъ, Ольга Осиповна не прочь была вести переговоры съ племянникомъ и предложила ему почаще навѣщать ее и ознакомиться съ Васею, котораго, по ея мнѣнію, не худо было немного просвѣтить, научить уму-разуму, „отшлифовать“, какъ она выразилась и ознакомить съ дѣломъ.
„Вася“, видимо, пришелся по душѣ молодому Салатину и онъ отнесся къ „юношѣ“ по родственному, обласкалъ его, ободрилъ, обѣщалъ руководить его чтеніемъ и вообще взять на себя трудъ сдѣлать его достойнымъ милліоннаго наслѣдства…
И вотъ, когда Салатинъ ушелъ, что-то отрадное, свѣтлое овладѣло всѣмъ существомъ измученной Вѣры и хорошо, хорошо стало ей… забыла она недавнія муки и надежда воскресла въ ней…