— Каждый день дождь, дождь, — развел руками Остап Мартынчук. — Всю весну лил, до сих пор сырость еще не высохла в подвальных квартирах.
— На бога ропщете? — сделал страшные глаза Одиссей. — Или забыли: «Тучи часто закрывающие от нас небо и поглощающие лучи щедрого солнца, — это не что иное, как триумфальная колесница господа бога, на которую мы вскоре взойдем и отправимся в торжественный полет над темнотой и туманом…»
— Не забыл, — встрепенулся Остап Мартынчук, вспомнив, как его покойная Мирося вычитала то ли в библии, то ли в какой другой книге о святых про триумфальную колесницу господа бога. И как верила, как ждала этого полета! День за днем проходил в изнурительной работе и заботах. Во всех житейских передрягах она утешала себя: так угодно богу, все трудности земной жизни — это испытание, ниспосланное человеку свыше, дабы тот принял и со смирением превозмог бездонную меру страдания. Чем горше они, эти страдания, на земле, тем больше радостей на небесах. Мирося не возроптала на бога даже после страшной смерти отца и ее двух младших братьев во время обвала в озокеритной шахте.
Обезумев от горя, она только исступленно молила того, кто «все видит, все знает», спасти души погибших, дабы пасть адова не поглотила их.
Цепко держалась Мирося за то единственное богатство, которое есть у бедняка и на которое не льстятся богачи, не отнимают, — веру в загробную жизнь.
Остап Мартынчук и Одиссей прошли тенистую аллею на холме — место былых городских укреплений. Среди разросшихся деревьев, надвинув, как шапку, черную крышу, скрывалась Пороховая башня — остаток львовской крепости.
По широкой каменной лестнице они спустились к Успенской церкви. Она вся из серого тесаного камня, с могучей многоэтажной звонницей без портала и фасада. Лишь маленькая, еле заметная дверь ведет с улицы внутрь храма.
Одиссей вспомнил… Анна, влюбленная а седую старину Львова, где-то прочла (весь вечер рассказывала ему), что в 1707 году, январским утром, в этой церкви на служении присутствовал Петр I с гетманом Мазепой. Царь приехал во Львов из Жолквы, где стоял его лагерь. После служения царь щедро одарил Успенское братство и поощрял братчиков твердо держаться православной веры…
В ста шагах от Успенской церкви высится роскошный Доминиканский костел. Из широко распахнутых дверей храма в могучих аккордах органа торжественно разливается вокруг «Аве Мария», словно в память о том воскресном утре, когда Ярослав и Анна ради любопытства зашли в этот костел, поразивший их своей пышностью. Церковные хоры скорее походили на театральные ложи. Хрустальные люстры… Разукрашенные и расцвеченные фигуры святых, то театрально прижимающие руки к сердцу, то радостно отверзающие объятия, совсем не создавали обстановку для покаянной молитвы.