Ярослав очнулся от сильного грома. Как темно и холодно… И в ушах этот ужасный шум… О, какая невыносимая боль в голове… Перед глазами позеленевшая стена из ракушечника. Кажется, колодец! Сверкнула молния, и сквозь шквал ветра и ливня послышался новый удар грома, точно свет и тьма вступили в поединок.
Ярослав с трудом приподнимает тяжелую голову и в сумрачном свете замечает узкое окно с двойной решеткой. «Боже мой, где я?» — силится вспомнить Ярослав, но, пронизанный жгучей болью, замирает… И нет сил, чтобы крикнуть.
Очнувшись, он с невероятным усилием открывает глаза и видит рядом пепельно-серое неживое лицо с полуоткрытым ртом, а через весь лоб розовеет шрам… Нет, ошибки быть не может, это Мишка… Крупные капли пота леденят виски, в горле стоит ком. Руденко откинулся назад, повернул голову и тут встретился с остекленевшими глазами Цезаря… И все поглощает тяжелый мрак…
Вместе с трупами его вынесли из мертвецкой, положили на землю, пока пригонят двух кляч с дрогами, чтобы отвезти на тюремное кладбище.
Земля дышит теплом, и Руденко, в котором чуть теплилась жизнь, почувствовал, что смерть, стоявшая у изголовья, отступила. Он даже ощутил на своей щеке прикосновение травинки, омытой дождем, и слабо застонал.
— Поглядите-ка, доктор, а этот ожил!
Больше недели Руденко лежит в тюремном лазарете. Палата узкая, длинная, пропитанная запахом йодоформа.
— Ну-с, братец, погостил у смерти, пора и честь знать, — дружелюбно говорит доктор.
Задержавшись возле койки Руденко, доктор в который уже раз вспоминал приказ коменданта тюрьмы: как можно скорее поставить на ноги «покойника». Таких приказов доктор еще не получал и поэтому был удивлен. А сейчас тоже странное распоряжение: всех из палаты на прогулку, оставить только одного «покойника». Некоторые больные только что после тяжелых операций, нельзя им вставать, но приказ есть приказ… Вышли все.
В палату вошли два охранника и стали по обе стороны двери, затем появился комендант, сверкая серебряными эполетами на мундире, безукоризненно подогнанном на его полную фигуру.
По знаку коменданта стража вышла и стала за дверью. Комендант грозно сел на стул. Самым дружеским тоном, на кокой был способен, он начал:
— Известно, братец, что с тобой… (хотел сказать: «снюхался») откровенничал вор Мишка. И ты знаешь, где он припрятал награбленные драгоценности…
Руденко не торопился с ответом.
— Искренность, братец мой, — как можно мягче продолжал комендант, — спасет тебя от виселицы, об этом похлопочет сам губернатор…
«С той же песней, что и Цезарь, — подумал Руденко. — Видно, Мишка унес в могилу свою тайну. Эта ситуация поможет выиграть время. Возможно, удастся связаться с товарищами на воле…»