Утром пришла бабушка — усталая, заплаканная. Она молча уселась на березовый чурбан возле нашего блиндажа и мрачно уставилась на свои босые ноги.
— Ну, когда мы эвакуируемся? — спросила я.
Бабка проворно сложила большой кукиш, поднесла мне к носу и заплакала:
Луснул наш отъезд! Деньги я потеряла...
Все?! — ахнула я.
Бабушка только рукой махнула и почти весело сказала:
— Все, как есть. Копеек сорок наскребу — вот и весь капитал...
Оказывается, на обратном пути на окраине Дно она попала под бомбежку и в суматохе потеряла сумочку.
Ты бы после поискала, — сказала я.
Найдешь там! Целая каша на дороге...
Ну что ж, поедем без денег.
Без денег далеко, внученька, не уедешь...
Кур продадим, Дюшку —вот и деньги.
Бабка грустно усмехнулась:
— Продадим! Кому, дитенок? Всяк свое норовит за бесценок сплавить.
Мы долго молчали и думали невеселую думу. Наконец бабушка сказала:
— Отсидимся на Шелони. Не на век германец придет. Старики тамошние говорят, что минует их война: место там глухое, как медвежий угол, вражье войско туда не полезет. Хоромы у Ивана Яковлевича, что твой дворец. Мешок муки в кладовке да мер тридцать картошки в подвале. Не пропадем... А тут оставаться негоже — поселок наш как бельмо на глазу. И опять же — узловая станция рядом...
Я рассердилась:
Что ты мне про картошку толкуешь! Складывай, что надо, да пошли!
Ишь ты, шустрая какая! Чай, не блох ловим. Завтра снесу еще два узла, а там остатки заберем и обе уйдем.
Будешь бегать, пока на бомбу нарвешься!
Теперь по дороге не пойду. Лучше крюку дам. В поле-то самолет одну старуху не тронет.
Как же, видит он — старуха ты или боец.
Небось видит, нечистый дух. Когда одна иду, не трогает. Ему, поганику, интересно бомбу сбросить на солдата, а не на меня.
Что с тобой спорить... Ребятишки-то хоть здоровы?
— Здоровы. Соседка там за ними приглядывает.
Поздно вечером к бабушке пришел Егор Петрович, и они долго шептались. Завхоз во всем с бабушкой соглашался, только рыжей головой кивал да прятал за белыми ресницами глаза жулика и пройдохи.
Ночью я проснулась от бомбежки и выбралась из блиндажа. Бомбили Дно. По небу шарили призрачные руки прожекторов, в районе станции стучали зенитки.
Бабушка сокрушалась:
— По самому вокзалу хлещет, гад рябый... А там что эшелонов с бабами да ребятишками! Господи, господи, бедные люди!..
Утром, когда мы пили чай, она мне заговорщически подмигнула:
— Всё закопала.
Я не поняла:
— Что закопала?
— Тише ты! — бабка покосилась на деда Зиненко, пившего чай у своего блиндажа. — Вещи мы с Егором Петровичем зарыли в саду. Швейную машину, зимнее, книги мамины, которые потолще...