— Ваше место крайнее во втором ряду. — «Штатские» легонечко вытолкнули меня на сцену.
Я оказался рядом с М.С.Горбачевым, тогда только-только вошедшим в верха государственной элиты.
Доклад, выступления — и все по написанному. Я, честно говоря, даже струхнул: у всех ораторов так это стройненько получается, а меня, не дай Бог, понесет… Все-таки бумажка — это дорожка…
Встала «моя» секретарь МК. Я понял — пошла на риск.
— Вас приветствует…
Михаил Сергеевич шлепнул меня ладошкой по коленке, сказал:
— Давайте! По-нашему, по-казацки!
До трибуны было всего три-четыре шага, а шел я, как мне показалось, вечность. Помню начало:
— Милые женщины!.. Я пришел объясниться вам в любви!..
Поскольку речь часто прерывалась аплодисментами, это горячило меня и подстегивало…
Из-за спины услышал знакомое причмокивание и голос Леонида Ильича.
— Это кто говорит? — спросил он довольно громко.
Ему проокал М.А. Суслов:
— Это говорит артист… — Через еле заметную паузу он назвал мою фамилию. Наверное, заглядывал в бумажку. А может, мне это только так показалось…
— Хорошо говорит, — похвалил Генсек.
В антракте, перед праздничным концертом, ко мне подошла «моя» секретарь и, нисколько не смущаясь своего волнения, спросила:
— Слышали, как вас принимали? — Я кивнул, что «да». — Ну, и мне полегчало, — призналась она, очаровательно улыбнувшись.
Я тогда подумал: надо же — человек облечен властью, положением, слывет строгой, волевой… А на поверку оказалось хрупкое, ранимое существо…
В такой категоричной форме мне неоднократно задавался, устно или письменно, вопрос о сыгранной мною в фильме «Солдаты свободы» роли Л.И.Брежнева. А то и похлеще спрашивали: «Как вас угораздило это играть?»…
Зрителей я понимаю. Они составили, исходя из предыдущих моих работ, своеобразный, как теперь принято говорить, имидж актера Матвеева. И не дай Бог уклониться от привычного амплуа, сыграть, например, не драматическую, а комедийную роль, не положительного, а отрицательного героя — это расценивается чуть ли не как измена ему, зрителю. И пойдут возмущенные письма вроде: «Пожалуйста, не играйте негодяев, вам это не идет!» Так было после «Краха», где я выступил в роли полковника Павловского, отъявленного антисоветчика. Или: «Ваше исполнение тестя в „Отцах“ убило во мне веру в вас. Жаль. Извините…» Вот так.
Что кривить душой — неприятно читать такое. И все же это — зритель, мой зритель. И не считаться с ним нельзя — ради него я живу, для него тружусь. Ему можно простить заблуждения и непонимание…
Но вот когда критики, журналисты начинают заниматься обыкновенной, нет, не обыкновенной, а подленькой травлей, походя рассыпают колючки, ехидные подковырки, — остается только диву даваться.