— Если вдуматься, так все не так уж плохо, — пробормотал дракон, скручивая себе сигаретку из кукурузного листа. — А с другой стороны, так и не очень…
Он прикрыл глаза — и ему тотчас вспомнился далекий Житомир, его прекрасные зеленые улицы, и потоки горячего летнего ветра, несущие торжествующего дракона навстречу солнцу. В Житомире его любили все, и даже участковые. Горестно вздохнув, Шон цыкнул на готовую сигарету огнедышащим зубом и вставил ее в рот. Но юге по-прежнему висела мрачная серая туча, накрывающая собой замок Кирфельд.
«Интересная причуда, — подумал Шон. — Сколько ни учился я в метеотехникуме, а о таком нам на лекциях не рассказывали!»
Покуривая, он с интересом разглядывал развалины монастыря — грандиозное некогда строение со временем пришло в совершеннейший упадок, лишь западная башня, выстроенная тракторцианцами в незапамятные времена, еще держалась, глядя на зеленеющую вокруг равнину мертвыми провалами узких, как бойницы, окон.
— Да уж… — хмыкнул Шон, — вот тебе и былое величие. Хм, а это там еще кто? Опять молодежь на шабаш собралась, что ли?
И действительно, в одном из окон на третьем этаже башни остро мелькали какие-то алые всполохи, похожие на цветомузыку — при том, что исключительный слух дракона не ощущал никаких децибел, выдающихся из умиротворенного фона маловетреного дня. Зато Шон почуял нечто другое — будто темная, омерзительно пульсирующая масса вдруг надвинулась на него, и он неожиданно вспомнил свой короткий, крайне неудачный брак, — а в следующий миг перед ним возникла теща, Павлина Капитоновна, с чудовищного вида сковородкой в руке.
— Шон, с-сволочь! — возопила она. — Опять гнал весь день?! А вот я участкового!!!
И мир раскололся на мириады сверкающих брызг…
Приблизительно в это же время двое славных приятелей, сидящие в обеденной зале замка Шизелло, яростно заспорили по поводу одной хорошо знакомой им девицы — в ту давнюю пору, когда оба они были студентами известного университета, кокетка немало прославилась в их кругу своими редкими талантами.
— Нет и еще раз нет! — пристукивая по столу пустым кубком, утверждал сэр Олаф Щитман. — Юлиана с легкостью выпивала трехгаллонный бочонок пива! Это уж я видел лично, равно как и то, что после такого бочонка она полчаса кряду плясала тарантеллу — и ничего, уж поверьте мне, там не расплескивалось! Потому-то мы, старший курс философского факультета, и звали ее Юлька-Пузырь! А профессор Махач, ставя ей «три» по натурфилософии, всегда приговаривал: «только за натуру, только за натуру, Юленька»…
— А вот-те хрен! — ответствовал ему хозяин. — Типа сам я не видел! И не трехгаллоннный вовсе, а всего лишь трехлитровый! И не полчаса, а минут пять — да, со мной, да! Вот это было! Не будь я нынче женат… а впрочем, что тут спорить! Давайте лучше хлопнем! Как говорит один милейший дракон — знатный друг моего тестя, между прочим — «так воно найкраще будет». Кравчий, сукин сын! Не ленись, наливай!