Девушка вздохнула. Она чувствовала усталость, смущение и была очень-очень несчастна. Наверное, Арман прав — лучше сейчас остаться здесь, у бабушки, в тишине и покое…
— А вы уверены, что вам не будет тяжело видеть меня каждый день, если я останусь? — спросила она, поразмыслив некоторое время.
— Для меня это будет наивысшим счастьем! Прошу прощения, что заговорил с вами о своей любви. Больше этого не повторится, обещаю.
Рейн была глубоко тронута. Она импульсивно протянула ему руку, и он склонился над ней.
— Спасибо вам, Арман. Вы были ко мне бесконечно добры. Я остаюсь. Думаю, я переживу свой разрыв с Клиффордом, и для этого мне не нужно бежать из Канделлы. Вернее, не надо пытаться бежать от себя. Я напишу Клиффорду — пусть знает, что тетерь мы квиты, потому что мои чувства к нему тоже переменились, и я этому даже рада, Пусть себе наслаждается обществом Лилиас Фицбурн, потому что я… я тоже… мне тоже очень даже хорошо… с Арманом де Ружманом. — Она с трудом выговорила его имя, попыталась рассмеяться, но смех замер на ее губах, а на глаза навернулись слезы.
Молодой француз понимал, что эти слова ничего не значат — он вообще мало что для нее значит, — и все же он ликовал.
Почти не понимая, что делает, он оплатил счет и вышел вслед за ней из ресторана.
Было жаркое июльское утро. Рейн раздвинула занавески и впустила в спальню каскад золотистого солнечного света. Скоро жалюзи снова придется закрывать, чтобы уберечься от страшной жары, но пока она вполне могла понежиться в лучах солнца. Все ее тело было покрыто красивым ровным загаром, и сегодня утром она чувствовала себя превосходно, а ночью спала лучше обычного. Ее нервная система с каждым днем становилась крепче и здоровее, и девушка радовалась, что не поддалась первым безумным побуждениям, продиктованным горем и болью, и не уехала из Канделлы. Хорошо, что она послушалась страстной мольбы Армана остаться здесь.
Да, Рейн всегда была счастлива в Канделле, с любимой бабушкой, особенно (что случалось, увы, так редко!) когда матери с ними не было. Сейчас миссис Оливент уехала в Лондон по делам. Рейн она с собой не взяла и даже не спросила, хочет ли та поехать. Она была рада оставить дочь в безопасности на ее второй родине, во Франции. Рейн ничего не сказала ей про разрыв с Клиффордом, но обе взрослые дамы и так знали об этом деле куда больше, чем невинная жертва их обмана. Они знали, что Рейн больше не пишет Клиффорду; однако от него в Сент-Кандель приходило множество писем, и все они неизменно доставлялись герцогине старым Жаном, К концу июля от него пришло не совсем обычное письмо — с норвежской почтовой маркой на конверте. И это письмо из чисто женского любопытства герцогиня вскрыла и прочла. Оно уже не было наполнено милыми нежностями — тон был раздосадованный и обиженный: