— Ничего, — отвѣтилъ я, стараясь говорить спокойнѣе. — Когда я могу навѣдаться?
— Ахъ, когда вы будете проходить мимо, — отвѣчалъ онъ. — Такъ, черезъ нѣсколько дней.
Я не могъ произнести своей просьбы; любезность этого человѣка совсѣмъ очаровала меня, и я хотѣлъ показать, что умѣю цѣнить людей. Лучше погибнуть съ голоду. Съ этимъ я вышелъ.
Даже тогда, когда я уже вышелъ и снова началъ испытывать мученія голода, я не раскаивался, что оставилъ бюро, не попросивъ кроны. Я вытащилъ изъ кармана вторую стружку и сунулъ ее въ ротъ. Это опять помогло. Почему я не дѣлалъ этого раньше? „Постыдись, — сказалъ я громко. — Неужели ты могъ подумать о томъ, чтобъ попросить у этого человѣка крону и этимъ привести его въ затруднительное положеніе“. И я даже сталъ читать себѣ нотацію по поводу моей подлости, которую я хотѣлъ совершить. „Это Богъ знаетъ, что такое! — сказалъ я. — Обивать человѣку пороги и чуть не царапать ему глаза, только изъ-за того, что тебѣ нужна крона, несчастная собака! Маршъ! Скорѣй, скорѣй, ты, негодяй! Я тебя проучу!“
Чтобы наказать себя, я началъ бѣгать по улицамъ, подгоняя себя ругательствами, и кричалъ на себя свирѣпо, когда мнѣ хотѣлось отдохнуть. Между тѣмъ я зашелъ очень далеко на Билестреде. Когда я, наконецъ, остановился, готовый заплакать отъ злости, что я не могъ бѣжать дальше. я задрожалъ всѣмъ тѣломъ и опустился на чье-то крыльцо. „Нѣтъ, ты стой“, сказалъ я. И, чтобы хорошенько себя промучить, я опять всталъ и заставилъ себя постоятъ, затѣмъ я началъ глумиться самъ надъ собой, надъ собственной своей испорченностью. Наконецъ, по истеченіи нѣсколькихъ минутъ, я далъ себѣ разрѣшеніе сѣсть, но и тогда я выбралъ самое неудобное мѣсто на крыльцѣ.
Боже мой, какъ хорошо отдохнуть немного! Я отеръ потъ со лба и глубоко вздохнулъ. Какъ я бѣжалъ! Но я не жалѣлъ объ этомъ, это было заслужено. И какъ я могъ только подумать о томъ, чтобы допросить крону? Вотъ теперь и послѣдствія. Я началъ кротко вспоминать, какъ бы поступила моя мать. Я расчувствовался, уставшій и обезсиленный, и началъ плакать. Тихія искреннія слезы, искреннее рыданіе безъ слезъ.
Съ четверть часа или даже больше я просидѣлъ на томъ же самомъ мѣстѣ. Люди приходили, уходили, но никто не мѣшалъ мнѣ.
Повсюду играли маленькія дѣти; по ту сторону улицы на деревѣ пѣла птичка.
Ко мнѣ подошелъ городовой.
— Зачѣмъ вы здѣсь сидите? — спрашиваетъ онъ.
— Зачѣмъ я здѣсь сижу? Удовольствія ради.
— Вотъ уже съ полчаса, какъ я слѣжу за вами, — сказалъ онъ. — Вы здѣсь сидите цѣлые полчаса.
Приблизительно. Что вы отъ меня хотите?