Супруги стали садиться въ экипажъ.
— Сейчасъ я васъ въ знаменитаго турецкій базаръ повезу. Тамъ есть хорошаго вѣнскаго ресторанъ, гдѣ и позавтракать можно, сказалъ Нюренбергъ, подсаживая ихъ.
— Какой тутъ завтракъ въ четвертомъ часу! Прямо обѣдать будемъ. Я ѣсть, какъ собака хочу, — отвѣчалъ Николай Ивановичъ. — А пить еще того больше… Чаю, чаю хочу. Съ какимъ бы наслажденіемъ я теперь далъ меджидіе, чтобы по-человѣчески, по-русски, настоящимъ манеромъ напиться чаю, сидя около самовара!
Экипажъ мчался по узкой улицѣ. Пѣшеходы, всадники и вьючные ослы такъ и шарахались въ сторону, чтобы дать ему дорогу. Домишки по улицѣ были маленькіе, турецкой постройки, съ окнами, расположенными какъ попало, не въ симметрію. Между домишками шли пустыри, обнесенные заборами, а въ заборахъ то тамъ, то сямъ были временныя съѣстныя лавки, сколоченныя изъ досокъ съ грудами вареной фасоли, кукурузы, бѣлаго хлѣба, съ таганами и кипящими на нихъ на угольяхъ чайниками съ кипяткомъ для кофе. И здѣсь-то, въ одной изъ лавченокъ, судьба послала Николаю Ивановичу увидѣть русскій самоваръ. Грязный, кое-гдѣ позеленѣвшій, онъ кипѣлъ, поставленный на прилавкѣ, точь въ точь, какъ у насъ въ Россіи во время какихъ нибудь церковныхъ ярмарокъ въ селахъ, но съ тою только разницей, что на немъ красовалась надѣтой та самая мѣдная труба, которая у насъ всегда продается при покупкѣ самовара, но никогда не употребляется. Увидалъ его Николай Ивановичъ и радостно закричалъ:
— Глаша! Смотри! Нашъ русскій самоваръ! Вотъ сюрпризъ-то! Только заговорилъ о самоварѣ, а онъ тутъ какъ тутъ. Эй, извозчикъ! Арабаджи! Стой! Стой!
И Николай Ивановичъ вскочилъ въ коляскѣ и схватилъ кучера за плечи.
— Послушайте, Афанасій Ивановичъ, — сказалъ онъ проводнику:- Тутъ самоваръ, стало быть можно чаю напиться.
Тотъ велѣлъ кучеру остановить лошадей и отвѣчалъ:
— Конечно, можно, но я не знаю, хорошо-ли будетъ, если такого именитаго господинъ и съ мадамъ будутъ пить чай въ самаго мужицкаго кофейнѣ.
— Э, что тутъ разбирать! Кто здѣсь насъ знаетъ Глаша! Согласна напиться здѣсь чаю? — обратился къ женѣ Николай Ивановичъ.
Та замялась.
— Неловко-то оно будетъ, неловко, — отвѣчала она. — Вонъ тутъ и носильщики ѣдятъ, тутъ и погонщикъ ословъ… Ну, да все равно!
И она стала выходить изъ коляски. Вышелъ и Николай Ивановичъ.
— Эй! Кайнатъ (то-есть самоваръ)! — крикнулъ онъ выскочившему изъ-за прилавка турку въ рваной синей курткѣ и шароварахъ и почтительнѣйше приложившему руку къ фескѣ на лбу. — Кайнатъ! Чаю намъ напиться можно? Чаю, чай… Понимаешь?