Купецъ выскочилъ изъ-за прилавка и сталъ махать руками, прося супруговъ остановиться. Компанія остановилась. Турокъ довольно долго говорилъ по-турецки, очевидно, расхваливая коверъ и прося прибавки.
— Онъ, дюша мой, проситъ десять піастра прибавки на баня, — перевелъ Карапетъ. — Дай ему еще пять піастры.
— Бешь! — крикнулъ Николай Ивановичъ и растопыралъ пять пальцевъ руки.
Турокъ схватилъ коверъ, подбѣжалъ съ Николаю Ивановичу и набросилъ ему его на плечо.
Коверъ былъ купленъ. Супруги начали расчитываться. Появились еще четыре чашки кофе. Купецъ сталъ показывать шитыя шелкомъ атласныя салфетки, подушки, шитыя золотомъ по бархату, вытащилъ изъ-подъ прилавка громадный азіатскій кремневый пистолетъ.
У Глафиры Семеновны разбѣжались глаза на вышивки и она присѣла къ прилавку ихъ разсматривать.
Наступилъ третій день пребыванія супруговъ Ивановыхъ у армянина Карапета. Николай Ивановичъ проснулся прежде своей жены, проснулся довольно рано и съ головной болью. Съ вечера, за ужиномъ, онъ, какъ говорится, урѣзалъ изрядную муху съ Карапетомъ. Карапетъ принесъ къ ужину полуведерный глиняный кувшинъ мѣстнаго бѣлаго вина, увѣряя, что это такое легкое бѣлое вино, что уподобляется русскому квасу. Супруги пригласили Карапета ужинать вмѣстѣ съ ними. Онъ былъ очень доволенъ, остался, самъ приготовилъ какой-то особенный шашлыкъ и въ концѣ концовъ Николай Ивановичъ вмѣстѣ съ нимъ выпили весь кувшинъ вина, не взирая на всѣ протесты Глафиры Семеновны. Бѣлое мѣстное вино оказалось, однако, далеко не квасомъ. Когда половина кувшина было выпита, Николай Ивановичъ началъ дурачиться: навилъ себѣ на голову чалму изъ азіатской шелковой матеріи, купленной на Базарѣ въ Стамбулѣ, надѣлъ черногорскій широкій поясъ, пріобрѣтенный тамъ-же, и, заткнувъ за поясъ третью покупку — старинный пи столетъ со сломаннымъ кремневымъ куркомъ, закурилъ кальянъ и сѣлъ вмѣстѣ съ армяниномъ на коверъ, на полъ, чтобы продолжать пить по-турецки. Когда-же кувшинъ съ виномъ они кончили, армянинъ сталъ тащить Николая Ивановича въ Галату въ кафе-шантанъ, гдѣ обѣщался ему показать какихъ-то черноглазыхъ «штучекъ». Глафира Семеновна разсердилась, вспылила и выгнала армянина, а Николай Ивановичъ, совсѣмъ уже пьяный, свалился на софу и уснулъ въ чемъ былъ, то есть въ чалмѣ, въ черногорскомъ поясѣ и съ стариннымъ азіатскимъ пистолетомъ за поясомъ.
Проснувшись подъ утро, Николай Ивановичъ устыдился своего костюма, сбросилъ съ себя все, раздѣлся, легъ спать, но ему ужъ не спалось. Голова трещала, во рту было сухо, хотѣлось пить, а пить былъ нечего. Онъ началъ ѣсть оставшіеся съ вечера апельсины. Съѣлъ два, но убоялся разстройства желудка и остановился. Внизу въ армянской мясной лавкѣ уже были вставши. Слышались голоса. Можно было-бы велѣть поставить самоваръ и пить чай, но это значило-бы разбудить Глафиру Семеновну, которая спала сладкимъ утреннимъ сномъ. Николай Ивановичъ опять всталъ, потихоньку одѣлся и сталъ разсматривать вчерашнія покупки: трубки, кальянъ, шитыя золотомъ по бархату и атласу салфетки, шитый золотомъ сафьянный товаръ для туфель и раскладывалъ все это на столѣ.