— Деревяннымъ масломъ что-то припахиваетъ, сказала она и, положивъ въ ротъ кусочекъ, стала жевать. — Положительно деревянное масло.
— И я слышу, отозвался Николай Ивановичъ, уничтожившій уже половину бифштекса. — Но это ничего. Въ Неаполѣ вѣдь мы завѣдомо ѣли-же бифштексы на прованскомъ маслѣ.
— Такъ то на прованскомъ, а это на деревянномъ.
Глафира Семеновна отодвинула отъ себя бифштексъ.
— Братъ славянинъ! Оливковое это масло? Елей? Изъ оливокъ елей? спросилъ Николай Ивановичъ брюнета.
— Олива, олива… Есте… отвѣчалъ тотъ.
— Ну, вотъ видишь… Кушай… Вѣдь и деревянное масло изъ оливокъ, только похуже сортъ. Кушай… Это не вредно.
— Самъ жри, а я не могу… отчеканила жена и стала кушать бѣлый хлѣбъ, запивая его глоточками неготинскаго вина. — Завезли въ такое государство, гдѣ можно съ голоду помереть, прибавила она и приказала подать себѣ кофе со сливками.
Николай Ивановичъ, между тѣмъ, ѣлъ поданный ему бараній фаршъ въ виноградныхъ листьяхъ, жевалъ, морщился и силился проглотить.
— И охота тебѣ всякую дрянь ѣсть! сказала ему Глафира Семеновна.
— Нѣтъ, оно не совсѣмъ дрянь, а только ужъ очень перечно. Весь ротъ спалило. Очень ужъ что-нибудь туда ядовитое намѣшано.
Онъ проглотилъ, наконецъ, кусокъ и вытаращилъ глаза, открывъ ротъ.
— Добре? спрашивалъ его брюнетъ, улыбаясь.
— Добре-то добре, только ужъ очень пронзительно. Что здѣсь имо, братъ-славянинъ? спросилъ Николай Ивановичъ, указывая на колобокъ, завернутый въ виноградный листъ, оставшійся на тарелкѣ.
— Биберъ (т. е. перецъ), паприка… Добры биберъ…
Второго колобка Николай Ивановичъ уже не сталъ ѣсть и тоже спросилъ себѣ чашку кофе.
— Ну, все-таки, настоящаго сербскаго блюда попробовалъ, хотя и опалилъ себѣ ротъ, сказалъ онъ себѣ въ утѣшеніе. — Зато ужъ самая, что ни на есть, славянская ѣда!
За питьемъ кофе супруга стала разспрашивать брюнета въ очкахъ, есть-ли въ Бѣлградѣ какія-нибудь увеселенія, но оказалось, что никакихъ. Театръ имѣется, но труппа въ немъ играетъ только зимой наѣздомъ. Есть концертный залъ, но концертовъ ни сегодня, ни завтра въ немъ нѣтъ. Есть какой-то кафешантанъ, но брюнетъ, назвавъ его, тотчасъ-же предупредилъ, что дамы туда не ходятъ.
— Такъ что-же мы здѣсь дѣлать-то будемъ? сказала Глафира Семеновна. — Знаешь что, Николай? Расплачивайся за прекрасную ѣду, поѣдемъ сейчасъ посмотрѣть двѣ-три здѣшнія церкви и если можно, сегодня вечеромъ, то сегодня-же и покатимъ дальше.
— Да пожалуй… согласился мужъ. — Меня и самого этотъ Бѣлградъ что-то не особенно интересуетъ. Пустынный городъ. Теперь въ Софію. Къ другимъ братушкамъ.