— Поѣдемъ, поѣдемъ… Здѣсь съ голоду помрешь. Нельзя-же только однимъ кофеемъ съ булками питаться. Авось, у болгаръ въ Софіи лучше и сытнѣе. А здѣсь только одно овечье мясо. Помѣшались на овечьемъ мясѣ.
Супруги начали разспрашивать брюнета, когда отходитъ поѣздъ въ Софію. Оказалось, что поѣздъ, направляющійся въ Софію и въ Константинополь, проходитъ только одинъ разъ въ день черезъ Бѣлградъ, именно въ тѣ вечерніе часы, когда супруги вчера сюда пріѣхали.
— Тогда сегодня вечеромъ и уѣдемъ! еще разъ подтвердила Глафира Семеновна, и до того обрадовалась, что она сегодня уѣдетъ изъ Бѣлграда, что даже просіяла. — А теперь возьми мнѣ, Николай, пятокъ апельсиновъ, указала она на апельсины на буфетѣ. Будемъ ѣздить по городу, такъ я съѣмъ парочку въ экипажѣ. Не передъ кѣмъ тутъ церемониться на улицѣ. Дайте сюда апельсиновъ! крикнула она слугѣ по-русски.
— Портогало! перевелъ слугѣ брюнетъ.
— Портогало апельсины-то по-сербски. Надо запомнить. Ты запиши, Глаша, сказалъ Николай Ивановичъ и сталъ разсчитываться съ слугой, подавшимъ тарелку съ апельсинами, за все съѣденное и выпитое.
Было подъ вечеръ. Осмотрѣвъ немногочисленные храмы Бѣлграда и не найдя въ нихъ ни особенныхъ древностей, ни великолѣпія, присущаго даже нѣкоторымъ русскимъ богатымъ сельскимъ церквамъ, супруги Ивановы возвратились къ себѣ въ гостинницу, но лишь только стали подниматься по лѣстницѣ домой, какъ на площадкѣ столкнулись съ евреемъ-мѣнялой. На двухъ, имѣющихся на площадкѣ, стульяхъ мѣняла расположился съ какимъ-то линючимъ тряпьемъ и, вытащивъ изъ кучи что-то рыжевато-красное, потрясъ имъ передъ Николаемъ Ивановичемъ и воскликнулъ:
— Самаво древняго желетка отъ самаго древняго сербскій царь! Отъ девятой столѣтій! Купите, ваше превосходительство!
— Ничего намъ не надо! Ничего. Пропустите пожалуйста! оттолкнулъ его тотъ, проходя въ корридоръ гостинницы, но еврей бѣжалъ за нимъ сзади, совалъ Глафирѣ Семеновнѣ въ руки кинжалъ въ бархатныхъ ножнахъ и предлагалъ:
— Купите, мадамъ, супругу для кабинетъ! Дамаскова сталь ятаганъ отъ янычаръ. Янычарскаго кинжалъ — и всего только сорокъ динаровъ бумажками.
— Зачѣмъ намъ такая дрянь? Этой дряни у насъ и въ Петербургѣ на толкучкѣ много, сказала Глафира Семеновна, сторонясь отъ еврея и вошла въ отворенную мужемъ дверь своего номера. — Вотъ неотвязчивый-то! Сюда прилѣзъ, прибавила она.
А еврей кричалъ изъ-за двери:
— Таково янычарсково кинжалъ въ Петербургѣ на толкучкѣ? Пхе… Пріѣдутъ господа англичане — мнѣ сто динаровъ дадутъ, но я хотѣлъ услужить для хорошего русскаго соотечественникъ. Мадамъ! хотите самова лучшаго турчанскій головной уборъ?