— Развѣ ужъ что мужъ твой съ барокъ разстарается, а вѣдь тебѣ не скоро на сѣмена наковырять.
— А ты вотъ что… Ты закабали меня, милостивецъ, на лѣто, да дай пять рублевъ, чтобы въ деревню на сѣмена послать. За это я тебѣ въ ножки поклонюсь, проговорила безбровая женщина, встала съ лавки и поклонилась хозяину.
Хозяинъ махнулъ рукой.
— Такія-ли нони времена, чтобы бабамъ по пяти рублей впередъ давать, сказалъ онъ. — Нѣтъ, не тѣ времена. Мы такъ ждемъ, что баба будетъ послѣ Николы вовсе безъ цѣны. Дешева нынче будетъ баба, совсѣмъ дешева.
— Грѣхи! покрутила головой безбровая баба и тяжело вздохнула.
Хозяинъ помолчалъ, почесалъ подъ мышкой и сказалъ:
— Ну, чай отопьете, такъ первымъ дѣломъ идите на огородъ прошлогоднія кочерыжки изъ земли выдергивать, носите ихъ на носилкахъ къ избѣ и складывайте въ кучи. Повысохнутъ, такъ лѣтомъ топить ими будемъ.
— Что прикажешь, господинъ хозяинъ, то и сдѣлаемъ.
— Вотъ за кочерыжки и принимайтесь. Стлаться и спать всѣ будете вотъ тутъ въ избѣ, покуда тепло не станетъ, а станетъ тепло, такъ у насъ и навѣсъ, и чердакъ есть. Тамъ отлично.
— Спасибо, голубчикъ, спасибо. Только-бы приткнуться гдѣ было.
— А тебя, шустрая, какъ звать? спросилъ хозяинъ курносенькую молодую дѣвушку.
— Меня-то? Меня Ариной, отвѣчала та, широко улыбаясь.
— Ну, а ты, Арина, завтра съ утра въ стряпки ступай. Провіантъ какой нужно для хлебова отъ меня получишь. А что дѣлать нужно, я сказалъ. Вѣдь матери, поди, въ деревнѣ по хозяйству помогала?
— Еще-бы не помогать!
— Ну, вотъ и топи печку, и вари варево для всѣхъ.
Хозяинъ поднялся со скамейки и сталъ застегивать кафтанъ, собираясь выходить изъ избы. Опрокидывали кверху донышкомъ свои чашки и стаканы и работницы, покончивъ съ чаепитіемъ и собираясь идти къ работѣ.
Раннимъ утромъ, еще только свѣтъ забрезжился, а ужъ хозяинъ огорода, Ардальонъ Сергѣевъ, проснулся. Онъ спалъ въ избѣ за досчатой перегородкой, въ маленькой каморкѣ, имѣющей, впрочемъ, крошечное окно и обставленной скамейкой и простымъ деревяннымъ столомъ, покрытымъ красной ярославской салфеткой. На стѣнѣ висѣли дешевые часы московскаго издѣлія, съ холщевымъ мѣшечкомъ песку на веревкѣ, вмѣсто гири. Спалъ онъ на койкѣ, устроенной изъ досокъ, положенныхъ на козлы, на разостланномъ войлокѣ, укрывшись полушубкомъ и имѣлъ въ головахъ громаднѣйшую подушку въ ситцевой наволочкѣ. Часы показывали пятый часъ въ исходѣ. Потянувшись на койкѣ, онъ сѣлъ, свѣсивъ босыя ноги, почесался, поскобливъ у себя животъ и подъ мышками, и, зѣвая, началъ обуваться. Обувшись и все еще зѣвая, онъ вышелъ изъ-за перегородки. Въ избѣ на полу и на лавкахъ около стѣнъ спали, положивъ подъ голову котомки и мѣшки, три мужика и до десятка женщинъ. Ступая по полу и стараясь не наступить на ноги спящимъ, Ардальонъ Сергѣевъ направился къ двери и вышелъ на крыльцо, чтобъ умыться, но въ висѣвшемъ около крыльца глиняномъ рукомойникѣ воды не было. Ардальонъ Сергѣевъ снова вернулся въ избу и крикнулъ: