— Вот, нашел случайно, когда хотел достать кое-какие книги, — честно признался я. — Лицо определенно знакомое, но имя вспомнить никак не могу. Вы не подскажете, кто это?
Мисс Чолмондли взяла миниатюру, и на бесцветном лице расцвел румянец.
— Я ее потеряла, — ответила она. — Ни разу не пришло в голову посмотреть в шкафу. Этот портрет много лет назад написал мой друг.
Я перевел взгляд на миниатюру, потом снова посмотрел на хозяйку. На лицо упал свет от лампы, и я впервые увидел мисс Чолмондли по-настоящему.
— Как же я сразу не догадался? Сходство действительно потрясающее.
Знающие люди рассказывали — и я вполне могу поверить, — что девятнадцати месяцев от роду он плакал потому, что бабушка не позволяла кормить её с ложечки, а в три с половиной года его, измученного, вытащили из бочки с водой, куда он забрался, чтобы научить лягушку плавать.
Спустя пару лет он постоянно ходил с поцарапанным левым глазом, потому что упорно пытался продемонстрировать кошке, как надо носить котят, чтобы им не было больно. Примерно в то же время его опасно укусила пчела — в тот самый момент, когда он пытался пересадить труженицу с цветка, на котором, по его мнению, она напрасно тратила время, на другой, более медоносный.
Он всегда стремился опекать других. Мог провести все утро, объясняя пожилым курицам, как следует откладывать яйца, и мог отказаться от похода за ягодами ради того, чтобы сидеть дома и колоть орехи для любимой белки. В семь лет он уже спорил с матерью о методах ведения хозяйства и упрекал отца за неправильный подход к вопросам воспитания.
Когда он немного подрос, ничто не радовало его больше, чем возможность «присмотреть» за другими детьми. Он по доброй воле брал на себя эту утомительную обязанность, даже не рассчитывая на награду или хотя бы на благодарность. Не имело значения, оказывались ли подопечные сильнее или слабее, старше или моложе; где бы он с ними ни встречался, сразу начинал «присматривать». Однажды во время школьной экскурсии из глубины леса донеслись жалобные вопли. Вскоре его обнаружили распростертым на земле, в то время как кузен, мальчик раза в два тяжелее, сидел на нем верхом и упорно его дубасил. Избавив жертву от мук, учитель спросил:
— Почему ты не играешь с мальчиками своего возраста? Что общего может быть у тебя с ним?
— Прошу вас, сэр, не сердитесь — последовал ответ, — я за ним присматривал.
Он прекрасно «присмотрел» бы за кузеном, если бы смог справиться.
Он отличался добродушием и в школе охотно позволял одноклассникам списывать — точнее, даже призывал и настаивал. Разумеется, делалось это из лучших побуждений, однако, поскольку ответы всегда были неправильными и содержали характерные, почти уникальные ошибки, последователи неизменно получали крайне неудовлетворительные оценки. В итоге с юношеской бесцеремонностью, склонной игнорировать мотивы и судить исключительно по результатам, товарищи поджидали его после уроков и щедро награждали тумаками.