— Слушаюсь, товарищ подполковник, — сказал Агеев. Но судя по тону, каким это было сказано, он не разделял уверенности Крымова, что они близки к разоблачению преступника…
…День был ясным, жарким. Квартирка Лидии Константиновны была залита солнечным светом. Всюду — и на широком подоконнике, и на столе, и на старом комоде стояли цветы в горшках. Много цветов.
— Добрый день, Лидия Константиновна, — приветливо улыбался Агеев. Видимо она только что поливала цветы — в руках была детская лейка из пластика в форме лягушонка.
— Здравствуйте, товарищ Агеев, — не удивившись его приходу, сказала она. — Проходите.
— Какая у вас память! — восхитился он. Всего один раз видели меня, а фамилию запомнили.
— Память, знаете ли профессиональная, — объяснила она, жестом предлагая ему сесть за стол.
— Думаю, вы — прекрасный секретарь.
— Владимир Иванович не жаловался. Но все это в прошлом. С понедельника я на пенсии.
— А нового директора назначили?
— Нет. Но у Пухова свой секретарь, так что нужда во мне отпала. К тому же, как это ни печально, но годы сказываются. Вот в прошлый раз я даже не спросила, из какой вы организации.
Они сидели теперь за старым круглым столом друг против друга.
— Я из уголовного розыска, — сказал Агеев.
Она даже не удивилась, кивнула, словно ждала этого.
— Зная вашу преданность Владимиру Ивановичу, я уверен, вы не откажетесь нам помочь. Мы ведь ищем анонимщика или анонимщиков, которые сыграли столь печальную роль в его жизни.
— Трагическую, — поправила она. — Понимаете… простите, как ваше имя и отчество?
— Юрий Кузьмич.
— Так вот, Юрий Кузьмич, я думаю, что Владимир Иванович очень страдал не только из-за этой чудовищной клеветы. Он ведь был поставлен в положение человека, который невольно должен был подозревать многих. Поначалу мне казалось, что он даже ко мне переменил свое отношение.
— Поначалу? А потом?
— Потом он узнал, кто это писал.
— Почему вы так решили?
— Он однажды прямо сказал мне об этом.
— Но он, конечно, не назвал анонимщика?
— Нет.
— А могли бы вы, Лидия Константиновна, точно воспроизвести эту фразу?
— Ну, за стопроцентную точность не ручаюсь, но смысл был такой… — она на мгновение задумалась. — Вот что сказал Владимир Иванович: «Как же доказать, что это он?!» А совсем незадолго до смерти, узнав, что пришла очередная анонимка, Мельников, размышляя как-то вслух, — а он это делал при мне — вдруг, словно споря сам с собой, сказал: «Ну, если я ему пригрожу, что вытащу все его грехи на свет божий, это ведь невольно прибегнуть к его же методам».
— У вас не остались какие-нибудь бумаги Мельникова?