Он сел на стол. Оглянулся, ища сигареты. Вспомнил, что бросил. Махнул рукой:
– Начался денек, еби твою…
Секретарша взяла трубку телефона:
– А что сказать, Матвей Анатольич?
– Скажи, что… человек потерял…
– Что?
– Покой! – раздраженно выкрикнул Виноградов.
Мальчик хочет в Тамбов
14.55. Моховая улица
Лапин брел от метро «Библиотека имени Ленина» к старому зданию МГУ. На плече висел рюкзак. С хмурого неба сыпалась мелкая снежная крупа.
Лапин вошел в решетчатые ворота, глянул в сторону «психодрома» – небольшой площадки возле памятника Ломоносову. Там стояла группа студентов с бутылками пива. Двое из них, худощавый сутулый Творогов и маленький длинноволосый Фильштейн , заметили Лапина.
– Лапа, иди к нам! – махнул Фильштейн. Лапин подошел.
– Чего это ты так рано? – спросил Творогов.
Фильштейн засмеялся:
– Лапа по нью-йоркскому времени живет! Господин Радлов спрашивал про тебя.
– Да. Типа: где зажигает мой любимец? – вставил Творогов.
– Чего? – хмуро спросил Лапин.
– У тебя похмелье, Лап? Курсовик принес?
– Нет.
– И мы нет!
Фильштейн и Творогов засмеялись.
– Дай глотнуть. – Лапин взял бутылку у Творогова, отпил. – Рудик здесь?
– Не знаю, – закурил Творогов.
– В «Санта-Барбаре» посмотри.
– Слушай, это правда, что у него предки в какой-то секте?
– Кришнаиты, по-моему, – выпустил дым Творогов.
– Не, не кришнаиты, – мотнул кучерявой головой Фильштейн. – «Брахма Кумарис».
– А это чего такое? – Лапин вернул бутылку Творогову.
– Брахма – один из богов индийского пантеона, – пояснил Фильштейн. – А что такое «Кумарис» – спроси у Рудика. Они каждый год в Гималаи ездят.
– И он тоже?
– Ты что! Ему это до фонаря. Он на металле торчит. С Пауком туcуется. А чего ты? Интересуешься?
– Так, немного.
– Ты чего, Лап, поддавал вчера или трахался?
– И кололся тоже. – Лапин направился ко входу.
Вошел. Поднялся на второй этаж. Прошел пустую курилку. Зашел в распахнутую дверь мужского туалета. Там никого не было, кроме горбатой уборщицы неопределенного возраста. На грязном полу в луже мочи лежала перевернутая урна. Окурки, банки из-под пива и другой мусор валялись рядом. Уборщица шваброй сдвигала мусор к помойному ведру. Лапин недовольно прищелкнул языком. Заметив его, горбунья укоризненно покачала головой:
– Вот свиньи-то. Гадят и гадят. Сердца у вас нет.
Лапин вздрогнул. Рука, придерживающая лямку рюкзака, разжалась. Рюкзак соскользнул с плеча, упал на пол. Лапин всхлипнул. Глаза его стремительно наполнились слезами.
– Нет! – выдохнул он.
Открыл рот и издал протяжный жалобный вопль, зазвеневший в пустом туалете и вырвавшийся в коридор. Ноги Лапина подкосились. Он схватился за грудь и рухнул навзничь.