лес ездила. Дерна в горшок добавила, песка (как подсказали), холила, лелеяла. Но однажды бегония заболела сильно и совсем уж собралась
погибать, да Наташа ее отстояла, марганцовкой поливала, от прямого солнца
прикрыла... Тут и книжки помогли, и советы. Теперь вон какая вымахала,
надо бы в больший вазон пересадить.
Был у Наташи небольшой патефон в чемоданчике, трофейный, и много
(тридцать или даже больше) пластинок. Патефон был старый, пластинки
старые, так что, когда она музыку заводила, иголка скрипела, пластинки
стонали, но мелодия через этот шум безобразный все равно прорывалась, и
не так уж сложно было понять, что играет. Да Наташа все пластинки свои
наизусть знала. Ей главное, чтобы машинка только напомнила, что за песня,
а дальше она сама споет. Это ей нравилось. Для примера вон та, с синим
кружочком. На кружочке написано 'ЭЛЬ МАРЬЯЧИ». Только еще первые
звуки родятся, а Наташа уже подпевает:
— Ля - ляляля-ля - ляля...
Она бы и со словами могла, но эта песня на чужом смешном языке.
Проще, разумеется, когда на родном.
Не хочу я быть трещоткой и пугливой, как коза,
Просто я твоей красотке выцарапаю глаза!...
Еще была у Наташи маленькая надежда. И хоть никто ее воочию не
видел — от участливого любопытства Наташа учтивостью заслонялась — все
о том догадывались. А надежда пряталась в малюсенькой зеленой коробочке,
коробочка та лежала в блестящем круглом кошельке, кошелек — в
деревянной шкатулке, на которой целовались два влюбленных бисерных
оленя, шкатулку же Наташа хранила под стопкой пахнущих чабрецом
простыней и пододеяльников в правом углу на верхней полке платяного
шкафа.
Однажды сидела Наташа, как всегда, одна в своей комнатенке с
выцветшим накатом (рыбки, водоросли, ракушки) , сидела за столом с
кружевной самодельной скатеркой и пасьянс раскладывала, который сама
придумала. За окном с калачиками, «девичьей красой», выскочками и
бегонией ундатус вечер кислую мину скорчил. Там все синее да лиловое. То
ли деревья синие, а небо лиловое, то ли наоборот. На столе перед Наташей
желтая свечка горит — пощелкивает (нет, электричество в ее доме исправно
было, но при свечке-то совсем другие мысли и все такое), кофе недопитый в
золоченой бабкиной чашке, булочка надкушенная и карты, карты... Короли
так смешно брови насупили, дамы губки бантиком сделали, а залеты — те и
есть валеты — с дурацкими улыбочками кокетничают, точно девки. Скачут
пики да крести, что твои галки, только все больше червей становится, уж по
всему столу разбежались. Тут как щелкнет дверной замок! Щелкнул-то он,