А месяц назад Ксюше большой позвонила Катя и сказала: «Мама мыла яблоки в ванне. И умерла.
Упала уже мертвая. Придешь на похороны? Она так ничего, только лицо посинело». Ксении Сергеевне не хотелось – отвыкла от этих людей и забыла их. Но Арина была частью памяти о Лене. И она проводила ее в последний путь. И вот Катя позвонила снова: Ксюшу маленькую, давно уже Оксану Петровну, насмерть сбила машина. Невзирая на высшее образование, Арина забивала сознание чушью. Верила, к примеру, что мертвец в течение своих законных сорока дней может потребовать в компанию кого-то из близких. А готова ли была сама, прихватив на тот свет дочь, осиротить внуков и обречь Петюню на жуткие муки? Горчайшая ирония.
Теперь дочь Ксении Сергеевны мерзнет голая в дурацком белом кресле и плачет. Разве так бывает? Разве это не страшилки для малоразвитых и необразованных гражданок? За стенкой лежит в ночном забытьи парень, о котором она всегда мечтала. Им было так хорошо. Завтра она собиралась познакомить его с мамой. Ей жалко Арину, Катю, Ксюшу маленькую, Ксюшу большую, Петюню. Она понаслышке знает эти имена. Но в орбите стрясшейся беды много людей ей неизвестных. И она оказалась с ними, раз ревет, вместо того чтобы спать под боком у любимого. Почему все так глупо и неправильно? Почему чужая смерть гробит ее жизнь?..
Света издала небывалый звук, что-то среднее между хлопотливым кудахтаньем и урчанием голодной кошки, обнаружившей вдруг сырое и, главная радость, едва начавшее тухнуть мясо.
– С тобой все в порядке? – вскинулась Нинель Николаевна.
Павел Вадимович не отрывал глаз от клавиатуры. Он явно не мог вообразить, что такое можно издать горлом, и остерегался смущать девицу. А когда та радостно сообщила: «Более чем», недоверчиво на нее покосился. Свете было не до реакции окружающих. Если бы ей дано было вопить, рычать, лаять, мяукать, каркать и гоготать одновременно, никакой морозильник приличий не заморозил бы ее голосовые связки. Но она лишь хрипло прокашлялась.
Давно ли матерые редакторы говорили, чтобы не отвлекала их пробами пера? Требовали от авторов хоть зачаточного профессионализма? А она искала вот такую Елизавету Алексееву. Казалось, ее фразы бились в истерике от первого соприкосновения с непоправимостью людской участи. И чихать ей было на то, что кто-нибудь сочтет историю про Арину безвкусной выдумкой. Она еще не умела выдумывать. Все случилось на самом деле. Ее расстроенная мама предалась воспоминаниям. А у дочери, неожиданно для нее самой, они превратились в связный трогательный рассказ. Чувствовалось потрясение молодости, которой впервые довелось изложить словами чью-то цельную, настоящую земную жизнь. Тут летал восторг открытия: я могу! И плескалось слезное разочарование: значит, великие литературные образы – это не отшлифованные писательским вкусом каменные глыбы и не мозаика из кусочков цветного стекла? Никто, впав в транс вдохновения, не оформляет своей энергетикой загадочный бесплотный эфир? То есть герои романов – люди? Обалдеть!