– Почему бы не сказать тебе об этом? Не попросить терпеть? Хочет в больничной палате, когда ты загнешься, сюрприз сделать? «Дорогая, постарайся выздороветь, и тогда я транспортирую тебя отсюда не на кладбище, а в элитные апартаменты с заходом в ЗАГС»?
– А вдруг эта девица сама врет?
– Осенило с отчаяния, называется. Зачем ей? Это ты у нас в одних джинсах круглый год. А она прикинута будь здоров. И брюлики модные новые в ушах.
– Папа долларовый миллионер, – боролась за шанс не упасть в обморок Света.
– Не исключено. Только, сама понимаешь, дети богачей не работают за копейки в дешевых лавочках. И не вешаются на любого козла, чуть только его коза отвернется или зазевается. А она явно озабочена поисками мужа.
– Как ее зовут?!
Подруга сбавила азартный тон:
– Пока не скажу, извини. Нет, остынешь, будут тебе имя, фамилия и отчество, клянусь. А то явишься домой и устроишь скандал с мордобоем. Сейчас успокойся, проанализируй все. Спроси у Димки, как фирма развивается, когда там начнут платить по-человечески. Уснет – поройся в карманах. Только с чувством и расстановкой. А то у меня знакомая во внутренний пиджака лазила и неизменно извлекала тертый бумажник с шестьюстами рублями. Эта постоянная сумма ее и напрягла. Однажды додумалась в заднем брючном пошарить – нашла кредитки и три тысячи долларов. Представляешь? Мой свои материальные тайны скрывает между паспортом и обложкой. Тоже контролирую, пока молча. Я к тому, что нечего быть слишком щепетильной в наше время. Пошлость оказалась совсем не тем, что мы ею называли.
«Не хочу я лазить, шарить и контролировать», – хотела закричать Света, но гортань была раздавлена новостями, как и все остальное в теле. И только покалывало изнутри то тут, то там, будто под кожу налили сильногазированной минералки. Да еще чесались глаза.
– Эй, ты жива? – окликнула подруга. – Сдвинься от края тротуара, покрепче обхвати фонарный столб и успокойся. Легче?
– Да. Неприятно, конечно. Но разобраться надо. Спасибо тебе.
– Не за что. Мы говорили о выборе, что делать, чего не делать. Думаешь, мне в радость носить плохие вести? Но смотреть, как ты выдыхаешься, знать, что тебя обманывают, и не предупредить? Это немыслимо для порядочного человека.
– Я все понимаю. Спасибо, – повторила девушка и мысленно удивилась: «Я выдыхаюсь? Это заметно? А самой кажется, что счастлива и перспективы дивные».
– Ладно, отдышись, возьми себя в руки…
Она еще какими-то бодрыми словами напутствовала, но Света уже отключилась. Бывают же такие дни. Она вспомнила, как в романе Елизаветы Алексеевой случайная попутчица исповедовалась героине: «Жизнь – зебра? Тогда моя черная полоса длится так долго, что я уже и намека на белую за спиной не вижу, когда оборачиваюсь. И впереди темно. В природе встречаются зебры-уроды? Мутанты? У меня явно такая лошадка». И жалкий енот-полоскун в человеческом обличье поучал: «Зебра – это не в смысле животного, а в смысле пешеходного перехода. Во-первых, асфальт серый, а не радикально черный. Во-вторых, мы несем ведро с белой краской и кисточкой и сами рисуем полосы». «Ясно, меня уже лет десять назад машина раздавила, а я и не заметила», – прозрела собеседница.