Я только очень удивился тому, что андроиды могут говорить тексты вне заложенной в них программы, и минут десять просто тупо молчал, глядя в облупленную дверь своего кабинета и обдумывая услышанное.
Потом я выхватил из пачки лист чистой бумаги, нашел на захламленном письмами столе ручку и написал на бумаге:
Газообразному генеральному директору
ООО „Петербургский интеллигент“
Владимиру Тупченкову
и газообразной жабе его, Светлане Лещевой
Заявление
Прошу вас обоих немедленно удавиться.
Также прошу удавиться всех ваших эффективных менеджеров и отдел рекламы всем составом.
Об исполнении необходимо доложить читателям на первой полосе еженедельника.
Ни разу не ваш специальный корреспондент Иван Зарубин
Я накинул куртку, забрал листок и быстро пошел по коридору в приемную.
По счастью, Вова в приемной еще сидел, и он был практически трезвый. Я отдал свое заявление и помахал ему сразу обеими руками:
– Будь здоров, не кашляй!
Вова мельком взглянул на листок и кивнул:
– Все-таки уволился. Думаешь небось – ай да Зарубин, ай да сукин сын? Хрен тебе! Новых наберем. Таких же идиотов.
– Набирайте, – кивнул я ему и вышел прочь, вдыхая воздух полной грудью. Впрочем, воздух свободы отчетливо пах растворимой лапшой и кислым пивом, а вовсе не амброзией.
Я стоял во дворе, размышляя, куда же мне сейчас деваться, когда мой телефон вдруг ожил, и на его экране показалось долгожданное имя. Она позвонила сама, и я счастливо улыбнулся вечно хмурому питерскому небу.
– Еду, – только и сказал я в трубку и действительно отправился на Невский проспект ловить машину.
* * *
– Иди сюда, глупая черная обезьяна. Я же люблю тебя! Как же ты до сих пор не увидел этого, кретин?
– Ага, знаем мы эти штучки. Здесь любим, там – не любим. Это мы уже двадцать раз проходили, – ответил я, настороженно заглядывая в ее сияющие изумрудом глаза в поисках очередного подвоха.
– Мы сейчас тебя везде любим, дубина. Иди сюда, тебе говорят! – закричала на меня Марта, топнув босой ножкой в пол посреди своей спальни и сверкнув глазищами так, что я действительно поверил.
И пошел.
И меня действительно любили везде.
Но вот об этом я не напишу ни строчки. Потому что не ваше это собачье дело, уважаемые читатели.
И уходите уже отсюда, дайте нам наконец побыть одним.
Люди, если бы вы только знали, как же вы все нам надоели!
Идите уже к своим любимым и любите их так, как сможете.
А сюда больше не приходите. Здесь нет никого.
Мы с Мартой ушли рожать девочку.
Я так решил.
Двигатели, доселе лишь размеренно и даже вкрадчиво гудевшие, вдруг зарычали страшными голосами, и самолет дернулся, как, бывает, дергается поезд под управлением неопытного машиниста.