— В семьдесят четвертом состоялось возвращение блудного сына. Советская система доконала Тома, и он явился во французское посольство в Москве, умоляя, чтобы правительство разрешило ему вернуться. В те годы и не такое случалось. Перебежчик, пять лет проживший на Востоке, попросил политического убежища… у своей собственной страны!
Ланглуа помахал папкой, как вещественным доказательством:
— Уверяю вас, все это чистая правда.
— И… что случилось потом?
— Все очень непонятно и смутно. В семьдесят седьмом следы Тома обнаруживаются… никогда не догадаетесь где! В рядах французской армии, в качестве гражданского советника.
— В какой области?
Ланглуа улыбнулся:
— Он психолог в Военном институте профилактики заболеваний, специализирующийся в области космической медицины. В действительности этот институт занимался диссидентами с Востока, попросившими политического убежища во Франции.
Диана начала понимать, как переменилась ситуация:
— Хотите сказать, он допрашивал советских перебежчиков?
— Именно так. Он говорил по-русски. Хорошо знал жизнь в СССР. Был психологом. Кто лучше его мог определить степень откровенности этих людей, решить, насколько им можно доверять? Думаю, ему не оставили выбора, он платил долг государству.
Ланглуа помолчал, переводя дыхание, и закончил свой рассказ:
— В восьмидесятых начинается разрядка в международных отношениях, гласность и перестройка. Военные дают Тома вольную. Он унаследовал огромное семейное состояние и больше никогда не преподавал — предпочел вкладывать деньги в полотна мастеров. Основал собственный фонд, где регулярно проходят выставки, сейчас там экспонируется Мондриан. Тома уже не скрывает свое прошлое перебежчика, больше того, он даже читает лекции о тех сибирских регионах, где ему удалось побывать, и о народностях, практически неизвестных европейцам, в том числе о цевенах — соплеменниках вашего сына.
Диана задумалась над полученной информацией. Имена. Факты. Роли. Каждый элемент обладал собственной логикой и был частью общего целого.
— Что вы обо всем этом думаете? — наконец спросила она.
Ланглуа пожал плечами:
— Я вернулся к своей первоначальной гипотезе. История, начавшаяся во времена «холодной войны». Сведение счетов. Научный шпионаж. Последнее кажется мне наиболее вероятным с тех пор, как я узнал о существовании термоядерной лаборатории, там…
— Вы говорите о токамаке?
— Да. Как я понял, термоядерный синтез — не до конца разработанная, но весьма многообещающая технология. В ней будущее атомной энергетики.
— Почему?
— АЭС работают на уране, а его запасы ограничены, термоядерный котел работает на топливе из… морской воды, а это топливо на Земле никогда не закончится.