— А зря, — не сдержался я. — У тебя хорошо получается.
Мы отлевитировали белобрысого в спальню на втором этаже, уложили в кровать. Он дышал ровно, но по-прежнему упорно не хотел приходить в себя, и меня посетила шальная мысль, что он притворяется.
— Джин, ты иди, я сейчас, — сказал я. Задавать вопросов она не стала, просто посмотрела немного настороженно и вышла, плотно прикрыв дверь.
Я склонился над Хорьком, разглядывая каждую чёрточку его лица. Спокойное выражение делало его немного непривычным, но он наверняка имел в запасе целый набор масок и личин, и не факт, что не умел притворяться в бессознательном состоянии.
Я подул ему на лоб, и светлая чёлка шевельнулась на белой коже. Впалые щёки уже опять стали бледны, и я, чтобы проверить сходство с мрамором, коснулся левой. Холодная. И нос тоже наверняка холодный… Я провёл большим пальцем по его губам и поразился контрасту: они-то были сухими и горячими. Впрочем, кто сказал, что Хорёк не сделан из противоречий? Внезапно до меня дошло, что я, собственно, делаю: невесомыми прикосновениями трогаю лицо своего врага. Такими невесомыми, что могут сойти за ласку… Эта мысль меня поразила, и тогда же мне показалось, что в ней есть какой-то острый, будоражащий момент: ласкать того, кто в любой момент может оскалить острые хорёчьи зубки, вцепиться тебе в руку и отхватить половину пальцев.
Я даже засмеялся, тихо, чтобы не разбудить. Потом посмотрел на ситуацию с другой стороны и стал серьёзнее: не шутки всё-таки играть с тем, кто может тебя убить. Но какой же он красивый…
Так, стоп, — сказал я себе. — Ты расстался с Джинни, целоваться не с кем, поэтому бесятся гормоны, и поэтому ты решил позариться на Хорька.
Логическая цепочка выстраивалась неутешительная. Положительным в ней было только то, что Хорёк был без палочки и оглушённый. Значит, ничто не мешало мне… Но нет, я вовсе не хочу становиться таким же подонком, как те, что сделали это с ним. Я не подонок, чёрт побери, я спаситель мира! Нужно в ванную сходить…
Но безнаказанность лишала здравого смысла, а худые ключицы, торчащие в вороте пижамной рубашки, возбуждали сильнее, чем полная нагота. На случай, если Хорёк вздумает очнуться и вырваться, я положил руку ему на грудь и придавил к кровати, а потом склонился ещё ближе и коснулся губами его губ.
Он поддался сразу, я не ощутил никакого сопротивления, когда просовывал язык ему в рот. Это было даже лучше, чем с Джинни, потому что мне не приходилось думать, что делать и как, и бояться сделать что-то не то. Было горячо и мокро, а когда я наконец оторвался, Хорёк лежал на постели всё такой же тихий и безвольный, с запрокинутой головой и мокрыми припухшими губами, и я понял, что если сейчас не уйду, то случится непоправимое…