Я шагнул к двери, наложил Муффлиато и Коллопортус, резко развернулся, метнув в оконное стекло заклятие Затемнения, и лишь тогда произнёс вслух:
— Люмос Максима, — и под потолком завис шар света.
Драко уже сидел на кровати, и я медленно подошёл, вглядываясь в его побелевшее от ужаса лицо. Он меня боялся — отполз, поскуливая, вжался в стену, закрыл голову руками, и я расслышал его сбивчивый шёпот — молитву, защищающую от смертельной опасности.
— Драко, — позвал я, но он не откликнулся. — Взгляни на меня.
Голову он поднял, но в его глазах не было радости, только ожесточение и... отчаяние. Я ещё раз поклялся себе, что долго Фенрир на этой земле не проживёт. Глядя перед собой и ничего не видя, Драко прошептал фразу, от которой мне стало неимоверно душно и больно:
— Я всё ещё твой сын?
Я стремительно обнял его — так крепко, как только смог, одновременно чувствуя, как внутри меня что-то умирает:
— Да, глупый котёнок, неужели ты думал иначе?
Не знаю, зачем назвал его детским прозвищем, — наверное, хотел воскресить в его памяти те времена, когда он был счастлив. Но он не расслабился и даже не поднял глаз, а шёпот снова стал глухим и сдавленным:
— Отец, это вправду ты?
— Да, — подтвердил я. — Я анимаг, просто ты об этом не знал.
Он недоверчиво поднял руку, коснулся моих пальцев, словно проверяя, настоящий ли фамильный перстень на безымянном, но, по-видимому, ни к какому выводу не пришёл. Мы сидели на его кровати рядом, он опирался на меня, привалившись спиной. Краем сознания я понимал, что трость бросил на столе, но дотягиваться до неё было совсем не время, хотя находились мы в доме врагов.
— Я не думал, что ты можешь... сюда.
— Почему нет? — возразил я. — Кто мне помешает?
Он тихо усмехнулся.
— Ну, Тёмный Лорд, например.
— Уже нет, — спокойно ответил я.
— Как это? — спросил он недоумённо, и я порадовался, что он увлёкся разговором.
— Тебя я ему не прощу.
Снова усмешка.
— А он об этом знает?
— Пока нет, — я старался говорить спокойно, но голос всё равно дрогнул.
— Меня Северус вытащил? — Драко шмыгнул носом, и я не знал: плачет или простудился?
— Да, — я набрал воздуха в лёгкие. — Прости меня.
Он вскинулся, полуобернулся, всё ещё оставаясь напряжённым:
— За что, отец?
— За то, что я... что меня не было рядом и я не смог тебя спасти, — выдохнул я ему на ухо. Руки, кажется, подрагивали. Простит или нет?