— Может, лучше объясниться? — осторожно предлагает Костя.
— Что ты! — Дима смотрит на него со страхом. — Разве такое прощают?
— Прощают и не такое, — философски замечает Костя. — Извини, конечно, не хочешь — не отвечай: а с той ты встречаешься?
Глаза побитой собаки жалобно смотрят на Костю.
— Да…
— Тогда я вообще ничего не понимаю, — тоже плюхается на диван Костя. — Ты кого из них любишь?
— Татьяну — точно нет.
Имя дается с трудом: тяжело произносить его Диме.
— А Лену?
— О ней я все время думаю. Даже видел во сне. Но понимаешь…
— Ага, — угадывает Костя. — Я помню, ты говорил. К Лене ты боишься приблизиться, а тут все о’кей.
Из душевной деликатности Костя не называет имени Тани, и Дима так ему благодарен!
— Как я ее теперь брошу? — невнятно бормочет Дима. — Это ведь непорядочно. Куда мне деваться?
— Ясно, некуда, — посмеивается Костя. — Исключительно в армию.
Он все еще надеется, что бедолага опомнится, но Дима принимает иронические слова всерьез.
— Наконец-то ты понял! — горячо восклицает он и хватает всепонимающего друга за руку. — Там, вдали, я во всем разберусь!
— «Зачем ума искать и ездить так далеко?» — насмешливо цитирует Костя Чацкого, но Дима в интеллектуальную игру ума не врубается.
— Расскажи мне про Лену, — жалобно просит он.
— Что?
— Все, что знаешь от своего агента, от Насти. Очень тебя прошу!
— Ну-у-у, — вспоминает Костя. — Ты же знаешь Настю: особенно болтать не любит. Сказала про звонок твоей одноклассницы, сказала «дурак твой Димка» и тему закрыла.
Дурак… Да, конечно…
Но этот костер в лесу, запах ландышей, таинственная темень палатки, ожог нестерпимой близости, гордость — он стал мужчиной, — страхи, оставшиеся навсегда позади… Как оторваться от первой в твоей жизни женщины, которую, как назло, не любишь? Нет сил, невозможно. Вот разве уехать… Как объяснить это Косте? И стыдно, и страшно.
— А иняз? — вспоминает Дима.
— Что — иняз?
— Она, кажется, хотела туда поступать.
— Кто?
— Да Лена же, кто еще?
Никак не возьмет в толк умный Костя, что говорить Дима может только о Лене.
— В инязе с нее, представь себе, потребовали спонсорский взнос, — оживляется Костя: вот о чем еще рассказала Настя.
— Какой такой взнос? — не понимает Дима.
— Говорю же, спонсорский.
— А она разве спонсор?
Костя смеется, хлопает себя по коленам.
— Ты, я смотрю, совсем жизни не знаешь, — отсмеявшись, говорит он. — Взятки теперь так называются. Мои как раз вчера возмущались: у соседки за внука спонсорский взнос потребовали.
— В иняз?
— В детский сад! Чтобы взяли пацана в сентябре. Соседка еще молодая, работает, Алешкины родители — тоже. Сколько могли, крутились: подменяли друг друга. Дотянули до пяти лет, попробовали с садиком. А им — гони монету, иначе — нет места.