Бредис улыбнулся и покачал головой, как музыкант, уловивший фальшивую ноту.
- Постой, товарищ, ты что-то не то говоришь. По-твоему выходит, что все дело в самолюбии да в заработке. Но это же неверно! На фронте мы, милый, насмерть бились и премий за это не получали. Мы за свободу, за власть советскую жизнь клали. А здесь тот же фронт, та же война, если хочешь. Не вывезем нефть - не будет бензина, смазочных масел. Нечем будет заправлять тракторы и самолеты. Ясно? Ты должен им втолковать, что работать надо не щадя сил. Ведь это кто у тебя там к машинам приставлен? Свой же брат рабочий, пролетарий приставлен, а не сброд! Пускай он малограмотный, он чутьем поймет революционное слово.
Сознание развивать надо, а не самолюбие...
Его тряс озноб, и он переступал с ноги на ногу, пересиливая страдание. Басов выслушал его равнодушно.
- Bсe, что ты говоришь, мне известно, да и им, пожалуй. Мне кажется, иногда возить мазут труднее, чем драться на фронте. Они знают, что стране нужно горючее, но они не чувствуют себя ответственными за дело.
Они спят на вахте и безобразничают в порту. В прошлый рейс какая-то собака забыла тряпку в смазочном насосе, и вообще я не могу говорить с ними о значении перевозок, пока они не поймут своего стыда!
- Ты что же, презираешь их, что ли?
- Нет, не презираю. Конечно, они свои. С помощником Алявдиным у меня был бы другой разговор. Но все-таки разные они, трудно с ними, и с командирами, нашими тоже сложно.
- Везде сложно, - подтвердил Бредис раздумчиво, он вынул портсигар и порылся, отыскивая спички, - Слушай, Басов, а, пожалуй, ты прав. - Если бы можно было организовать соревнование...
- Организуем, - отозвался Басов неожиданно веселым тоном. Улыбаясь, он взял пвмполита за руку и отнял спички. - Между прочим, курить на палубе вредно.
Можно взлететь на воздух.
- О черт... - злобно выругался помполит, комкая папиросу. Все лицо его до корней волос залилось краской. - Как я мог забыть!
- Хуже, чем на фронте? - засмеялся Басов.
- Н-да, пожалуй!
Во время стоянки Гусейну удалось вырваться в город. Он встретился с Женей в условленном месте. Он предлагал пойти в кино, а оттуда в купальню: в его распоряжении было только три часа, и ему казалось, что они успеют еще зайти в кафе и на спортплощадку, где происходили соревнования. Женя предпочитала индустриальную выставку. В конце концов они так и остались на бульваре.
В этот утренний час здесь было безлюдно. В кустах щебетали птицы, с акаций осыпались белые лепестки. Женя в желтой кофточке, горевшей на солнце как огонь, была очень хорошенькой. Она тормошила его, заставляла рассказывать о жизни на танкере. Он смотрел на ее яркие губы, и его мучило желание поцеловать ее.