Я попытался вырваться и не смог, лишь дернулся, нелепо молотя лапами по воздуху, как будто мог выпрыгнуть из собственной шкуры, но пальцы Птичника сжимались все крепче. Унижение, злость, ярость разрывали мое сердце. И тогда я закричал. Так закричал, что сверкающее полотно летнего дня пошло рябью.
– Исключаю! – орал я. – Исключаю тебя из защиты…
Он не понял – как всегда не понимают люди.
– Боишься, тварь… – сказал самодовольно.
Он не видел, как с беззвучным треском лопнуло над его головой небо, и в прореху глянула тьма – темная, недобрая, безжалостная. Птичнику наверняка показалось, что на солнце набежала случайная тучка.
Птичник размахнулся и швырнул меня в телефонный столб. Стой он на шаг ближе – мне бы не жить. Но до столба было несколько шагов, и в полете я сумел перевернуться в воздухе так, что столб остался левее – кажется, я задел его лишь вибриссами и кончиком хвоста. Я приземлился на все четыре лапы.
Прыгнул в сторону, потом в другую… Забор… прыжок вверх… сорвался… снова прыжок. Что-то ударило рядом. Топор. Птичник метнул его, как томогавк!
– Стой, кому говорят! – заорал.
Топот его сапог все ближе…
Третий прыжок. Сумел… В следующий миг я уже был на участке Крысолова. Тут меня что-то грохнуло по голове. Я покатился… встал… Лапы разъезжались.
– Убийца! Чтоб тебе! – закричала хозяйка баба Валя. – В милицию сейчас звоню. Палач!
– Я сказал, что убью его, и убью! – проорал Птичник. – Расстрелять его надо! И тебя тоже, старая карга, расстрелять!
Баба Валя подняла меня на руки и понесла домой.
– Говорила же тебе: не ходи к этому душегубу. Но ты, Рыжик, совсем чумной.
19
Когда меня принесли домой, Галя заплакала, а Сережа побежал к Аглае просить, чтобы подвезла на машине «в лечебницу». Меня, почти бесчувственного, опустили в какую-то огромную сумку на сложенные вчетверо полотенца. Галя сидела на заднем сиденье машины и держала меня на руках. Я помнил, что Лизу вот так же возили куда-то и там изувечили. Я хотел вырваться, сделал попытку, но Галя обняла меня и прижала к себе. Потом мы долго сидели в коридоре. Потом я помню стол, и чем-то противно воняло… Мне сделали укол. И мне стала сниться мама-кошка и мои братья и сестры, их было очень много, сначала нас было трое, потом – уже шестеро, и наконец – двенадцать… И Небесный кот – огромный, рыжий и прозрачный, играл с нами…
Я проснулся дома.
Только вслушайтесь, как восхитительно звучит фраза – проснулся дома!
Это лучшая кошачья музыка. Для кота нет ничего важнее дома.
Башка моя была чем-то обмазана и сбоку над глазом заклеена. И хвост тоже чем-то обернут.