Панов, расстреляв из «ППД» расчет 75-мм пушки, меняя диск, увидел наяву самый страшный, «брошенный», удар трехлинейкой.
Сотов, удерживая ее одной рукой за цевье, штыком, как копьем, пробил грудь немцу, затем крутанулся таким финтом, что следующий противник скрестил руки и нелепо повернул карабин вверх боком [616].
В ближнем бою Панов себя крутым бойцом не показал. И не стремился.
Взявшись за лафет, он вместе с парой красноармейцев развернул пехотное орудие и отшвырнул обратно тех, кто начал дышать им в спину. В брешь немцы бросили резервы, развивать успех.
Выпустив последний снаряд, он вложил в ломавшийся, словно охотничье ружье, ствол трофейную гранату с длинной ручкой.
Рядом рявкнули его минометы, но промахнулись. Результат не обидный, использованы трофейные мины.
Теперь надо зачистить наш пулеметный дот, временно ставший враждебным немецким бункером. Оттуда стреляли, даже не думая поднять руки вверх.
Кто-то подобрал брошенный огнемет и, выпустив из «трофея» слишком длинную струю пламени, тут же отбросил от себя, завопив от боли.
Ненашев сначала зажал уши, а потом скривился, сжав нос — не такой уж и противный запах сгоревшей взрывчатки.
Жаль! И как теперь внутрь поставить пулемет? Там стопроцентно нормальный, невозмутимый и хладнокровный человек за пять минут поседеет или милосердно сойдет с ума.
К черту! Пора вновь становится комбатом, а не идиотом, геройски сражавшимся, но потерявшим управление.
— Я на основной НП. Теперь здесь ваша позиция? Как считаешь, справишься?
Нужно заставить работать не эмоции, а его голову, или грош тебе, Панов, цена.
Ротный внимательно посмотрел на него и, беззвучно шепча, начал что-то прикидывать.
— Справлюсь! Но…
— Не горюй. Пришлю подмогу.
Плохо-то как, на ногах всего человек двадцать. Саша сейчас, почему-то, не задумался о раненых.
— С пленными что делать?
Панов заиграл желваками, думая, как поступить. По-хорошему, шлепнуть и все дела. Деды их и после Сталинграда в тыл чаще всего не доводили. Часто попавший в плен немец вспоминал, как молился богу, оказавшись в штабе полка «господи, создатель, в этот день я выжил в плену».
Ладно, начнем, без озверения.
— Пусть вычистят дот, и гони их, без мундиров, в шею. Но противогазы не давай.
— Да вы что! — лейтенант отшатнулся от него. Конвенции там, и все остальное все же преподавали после финской войны.
— Сынок, это приказ! Откажутся — стреляй, это диверсанты! Войну ведь нам еще не объявили? Провокаторов и диверсантов уничтожать на месте. Верно? А мы даем им шанс.
Мы? Как иезуитство первой степени, но Саша угрызений совести не испытывал. Чернозема хотели, так нюхайте удобрения.