— Ох, детушки! Не велите казнить, велите миловать. Отогнал я лошадок у супостатов, а они прибежали и у меня назад отобрали! Еле-еле одну животинку увел!
Серьга тяжело вышел на крыльцо и укоризненно покачал головой:
— А как же ты, Дедушка, оказался на пути к Бакаеву шляху? Ведь тебе надо было по сей дороге, что к дому ведет, к Змею да к Зелёнке отгонять!
— Ох, Серьга, темень-то какая была. А я, старая перечница, много лет за печкой просидел, совсем теперь в лесу теряюсь.
Живой мертвец Серьга вздохнул, спустился с крыльца, ткнул ногой в бок безногого немца, норовившего уже закатывать глаза, и поднял с жухлой травы свою косу.
— Ты, Дедушка, исхитрился украсть коня главного супостата, того, что в доспехе. Теперь-то уж точно прискачут, ироды. Давай прячь коня в лесу, а сам бегом к нам, поможешь подготовиться к встрече.
Тут кусты затрещали, и выломался из них, порыкивая, Медведь. Как раз вовремя явился.
— Михайло Придыбайло, друг! — прохрипел Серьга. — Тащи сюда из кустов лопату! Есть для тебя работенка!
Глава 15. Ужасные и жалостные деяния у Чертовой мельницы
Старый ротмистр сидел на холодной земле, пытаясь отдышаться. Шлем он сбросил, ноги вытянул и прислонился спиной к седлу. Болела вся грудь, будто напханная бутылочными осколками, першило в горле, пот с него лился рекой. Вокруг ротмистра копошились оставшиеся в живых, успокаивали и седлали лошадей. Оружие и снаряжение валялись на земле бестолковыми грудами. Приходи, ворог, бей — не хочу. Наконец, в голове у пана Ганнибала прояснилось, и он почувствовал, что воздуху в груди прибавилось.
— Да что это за чертовщина такая? — тотчас же заорал, теряя остатки своего шляхетского терпения. — Где мой Джигит, дьявол ему в горлянку! Корыто, хрен старый, ты же головой отвечаешь! Ах да. Корыто булькнул, помер Корыто, вечная ему память.
Перекрестился старик и прочитал «Pater noster».
— «Amen», — зааминил как будто из-под земли вылезший отец Игнаций.
— Только тебя мне сейчас и не хватало, святой отец, — сверкнул на него глазами ротмистр. — Лизун, пся крев! Лизун! Ко мне, кашевар засранный!
Монашек перекрестился и кротко заметил:
— Вот именно я тебе сейчас и нужен, пане ротмистр. А все потому, что принял я в свое время обет бедности. Когда все остальные возились со своими седлами, самопалами и переметными сумами, я, нищий монах, имея всю свою собственность на себе одетой, а на плече держа одно чужое седло, получил возможность оглядеться. Нет, я испугался, спорить не стану, однако дара наблюдения не потерял. Знаешь ли ты, пане ротмистр, сколько врагов было против тебя в этой стычке?