— Да не считал я еще, тут своих надо бы сначала пересчитать… А у тебя сколько тех вышло, святой отец?
— Двое их было! Большой мужик с косой, от которого крепко воняло мертвечиной, и еще лучник. Тот, второй, сначала стрелял в нас через окно, а потом из-за трупов Бычары и Хомяка, который неизвестно как тут оказался.
— Двое…
— Второго я узнал, пане ротмистр. К сожалению, это хозяин мызы, которую сожгли твои люди.
— Помню того мужика смутно, я ведь плюнул и ушел, когда он отказался вывести нас к Сейму… Так он тоже жив? Да что же это у вас, размазней, делается? Пришибить схизматика не можете! То у них монашек сбежал, то хозяин… Постой, как ты сказал?.. «Мызы»? А я думал, что ты поляк, отец Игнаций, хоть эдак твердо выговариваешь… Тьфу ты черт, где же мой конь?
Иезуит грустно улыбнулся. Повел глазами вправо, влево, убедился, что дикая суета вокруг продолжается, хотел было уже начать говорить, когда явился перед ними кашевар Лизун, уже в полном вооружении, и попросил своего пана встать, чтобы забрать седло.
Пан Ганнибал, звеня навешанным на него железом, поднялся на ноги, стряхнул со лба пот.
Однако вызверился, едва зубы не оскалив, не на кашевара, а на отца Игнация — как будто он, а не Лизун виноват в потере повозки с припасами, периной и котлом, а заодно и в исчезновении верного Джигита.
— Ты задал три вопроса, — кротко и тихим голосом заговорил монашек, — и едва ли ожидаешь, что я отвечу тебе на все три. Однако я именно так и поступлю, чтобы дать тебе время успокоиться и разобраться в обстановке. Сначала о хозяине мызы. Он мог бы умереть и от одних пыток, но ему под конец прострелил грудь из мушкета вон тот немец, Георг из Кенигсберга, по-польски Кролевца, а по-латыни Региомантануса. Тот, что рыдает сейчас под березкой. Причем целился Георг старательно, в сердце. После чего схизматик был брошен в колодец.
— Долго объясняешь, — процедил ротмистр.
— Зато ничего не пропущу… От этого не несло мертвечиной, однако и не должен был еще провонять, если и он — живой мертвец: время еще не пришло. А для обычного тяжелораненого он слишком быстро вылечился.
— Разве ты, ученый человек, веришь в живых мертвецов? — быстро осведомился пан Ганнибал, выплюнув ус, который принялся было посасывать. Он явно успокаивался, привычный к передрягам старый вояка.
— Наука еще многого не может объяснить из происходящего в мире, а жизнь человека для нее вообще тайна за семью печатями. Нет-нет, я понимаю, что в Святом Писании есть ответы на все вопросы, однако они слишком обобщены, я бы сказал абстрактны.