Допросы, допросы, допросы…
Среди вещей, отобранных у арестованного, внимание следственной комиссии привлекли флакон с жидкостью и порошки. Все это было направлено на анализ, и через несколько часов стало известно, что «жидкость содержит синильную кислоту, один порошок со стрихнином и восемь порошков с морфием».
Заинтересовавшись этим фактом, следственная комиссия уже далеко за полночь вызвала Петрова на новый допрос.
— Среди вещей, изъятых при аресте, оказались порошки с морфием. Откуда они у вас? Кто вам их выписывал? Кобылин?
Петров удивленно поднял голову: каким образом следственная комиссия установила фамилию врача? Между тем фамилия Кобылина — врача 2-го сухопутного госпиталя была обнаружена на обрывке записки, найденной в кармане арестованного при обыске. Скрывать дальше не было смысла.
— Да, доктор Кобылин.
— Он имеет частную практику?
— Я с ним познакомился в клинике профессора Боткина.
— Когда?
— Точно число не помню. Дней двадцать, наверное, назад.
— При каких обстоятельствах?
— Я обратился с жалобами на состояние здоровья. Был им принят. От него же я получил и рецепты.
— Он знает вашу фамилию?
— Я ему представлялся Владимировым.
Небольшая передышка, и члены комиссии собираются вновь.
Петрова-Владимирова снова вызывают для допроса. А идет уже второй час ночи.
— Значит, медику Кобылину вы были известны под фамилией Владимирова?
— Да.
— Где же вы проживали в Петербурге?
— В разных местах.
— Точнее?
— Жил на Выборгской стороне, на Оренбургской улице, в доме Шиль, у мещанина Павла Семеновича Цеткина.
— Под какой фамилией?
— Под своей.
— Под фамилией Владимирова?
— Да.
— У вас были документы на имя Владимирова?
— Нет.
— Как же вы остановились у Цеткина?
— Цеткину я объяснил, что я мещанин Владимиров, приехавший сюда из Москвы искать какого-нибудь конторского или иного дела.
— И он от вас не потребовал паспорта?
— Потребовал, но я сказал, что поторопился уехать из Москвы, а поэтому не захватил с собой паспорта, но что у меня есть там довольно значительные по своему положению и влиянию знакомые и благотворители, которые могут и без меня выхлопотать увольнительный вид… и выслать его мне.
— И сколько же времени вы прожили таким образом без вида в квартире Цеткина?
— Около двух недель, пока хозяйка не предложила мне сама удалиться.
Ни пятого, ни шестого апреля Владимиров так и не сказал своего настоящего имени. Допросы продолжались и днем, и ночью. Несколько раз его принимался увещевать священник. Владимирову не давали отдыха. Требовали, чтобы он назвал сообщников.