Троцкий прочел текст декларации, бросил бумагу на стол Трюгве Ли и заявил:
— Как вы могли набраться наглости предложить мне подписать столь позорную бумагу? Неужели вы надеетесь, что человек с моим прошлым ее подпишет? Если бы я мог пойти на такое, то не находился бы сейчас в изгнании и не подвергался бы сомнительному гостеприимству Норвегии. Вы, господин Трюгве Ли, считаете себя столь могущественным, что полагаете заполучить от меня то, что был не в силах выжать из меня сам Сталин? Когда мне предоставлялось политическое убежище, правительство знало, с кем имело дело. Так почему господин министр набирается теперь наглости просить меня пойти на то, чтобы мои творческие работы не были направлены против какого-либо иностранного государства? Лучше ответьте, позволил ли я себе хоть раз вмешаться в дела Норвегии? Может ли норвежское правительство в этом меня упрекнуть?
— Нет! Ни в коем случае.
— Тогда считает ли норвежское правительство, что я использовал Норвегию как плацдарм для террористической деятельности?
— Нет! Правительство категорически отказывается этому верить.
— Обвиняет ли правительство меня в конспиративных, нелегальных действиях, направленных против иностранных государств?
— Нет, — вновь вынужден был признать Трюгве Ли, — однако правительство обвиняет вас в нарушении обещания воздержаться от всякой политической деятельности, а ваша статья «Французская революция началась» и ваши связи с некоторыми интернационалистами…
Министр юстиции и полиции не договорил.
— Я никогда не давал подобного обещания! И ни один другой настоящий коммунист, социалист никогда и ни при каких обстоятельствах не сделал бы этого. И вообще, чтобы кончить наш разговор, ответьте мне, как может правительство Норвегии позволить шайке агентов Гитлера определять его решения? Это первый шаг на пути капитуляции вашей страны перед фашизмом! Вам это дорого обойдется! Вы сейчас чувствуете себя свободным поступать как вам вздумается с политическим изгнанником. Однако день уже близок — запомните это, — очень близок день, когда нацисты изгонят вас самих из вашей же собственной страны!
После этой встречи Трюгве Ли установил еще больший контроль над Троцким, поместив полицейских агентов не на улице, а в самом доме Кнудсена.
Затем 2 сентября Троцкого и его жену в принудительном порядке полицейские перевезли на остров Хурум, находившийся в 30 километрах от Осло, где их поселили в доме с тридцатью полицейскими, постоянно курившими зловонные трубки и шумно игравшими в карты. Никто, кроме норвежского адвоката Троцкого, не имел теперь права навещать политэмигранта. И это происходило в стране, конституция которой не позволяла вообще кого-либо лишать свободы без решения суда.