Еще один мальчик, без лотка – и видно, что по-настоящему «плохо» именно ему. Поскольку его крепко держат за локти, сразу с двух сторон.
– Я не могу говорить на этом проклятом языке! – почти кричит мне Верт. И в десять секунд объясняет: он послал мальчика вытащить бумаги из комнаты японца, мальчика немедленно повязали – не надо было лазать по балкону второго этажа. Страховавший его второй мальчик позвал Верта из соседнего отеля, но тут же понесся ко мне, потому что… Сейчас будет полиция, а он, Верт…
Да, а что – он? Наверное, хотел заплатить за освобождение мальчика деньги? Ну так это ведь правильно?
– Они принимают меня за растлителя младенчества! – гневно чеканит Верт высоким голосом.
Ах, вот как – он молча предложил портье деньги и попытался обнять мальчишку за плечо, думая видимо, что это означает – «я его знаю, я за него ручаюсь».
Стараясь сдержать злоехидную улыбку, я объясняю Верту: сейчас они перестанут считать вас растлителем, они увидят, что у вас другие вкусы.
Я беру его под руку, ах, как это чудесно – лучше любого танца, да сейчас я умерла бы от ужаса при одной мысли, что можно снова пойти с ним танцевать. Но поскольку ситуация требует определенных действий, то я прижимаюсь к этому человеку боком, сейчас он чувствует мою грудь, я поднимаю к нему лицо – а нравится ли ему запах моей кожи? Какой сладкий кошмар. Только не смотреть ему в глаза.
Портье начинает чуть улыбаться. А я беру на себя переговоры, выясняю, что английский у портье тоже не очень, перехожу на португальский (что-то ему почти понятное), трачу целое состояние – десять песо. То есть пять долларов. Забираю мальчика, и мы вчетвером выходим на раскаленную улицу.
– Плохой отель, – замечаю я Верту. – В столице считается, что «вонь провинсианос» идет отсюда на всю улицу. Наверное, это правильное определение.
Верт молча поворачивается к освобожденному мальчишке, они смотрят друг на друга. Обоим стыдно.
И я успокаиваю обоих, все еще прижимаясь к Верту – ведь теперь от него так трудно оторваться. Но отрываюсь, смотрю, как он в отчаянии пытается вытащить из кармана все деньги, какие есть, отбираю их, мальчик получает свое, но не сверх меры. Снова беру Верта под руку. Мальчики рассматривают нас с явным удовольствием: считают, что эта счастливая пара – их рук дело?
– Вы знаете, где нас найти, – выговаривает один из них неожиданно сложную и длинную фразу, да еще басом – что-то из Голливуда, конечно.
И оба растворяются в зыбкой жаре.
– Вы не понимаете, Амалия? Я и на самом деле растлитель младенчества, – наконец мучительно выдавливает из себя Верт. – В том смысле, что я послал этого парня на кражу. Как я мог? И еще: вам пришлось меня спасать! В Париже я никогда не попадал в такое положение, там это нельзя. Что угодно, только не быть смешным.