… а вниз горели фонари и светились окна, и впереди сияла гирляндами Главная Елка города, возле которой вовсю шли народные гулянья, и трещала пиротехника, делая площадь похожей на поле боя — все далеко-далеко, недостижимо, неважно. А над головой ветвились металлическим лесом антенны, а выше были звезды. Невидимые из-за туч и огней, но, тем не менее, ты знала, что они там…
— И наши тоже неплохо посидели… судя по всему.
Миша усмехнулся.
— Судя по всему, Мазер-факер в глубоком обломе. И вроде бы все ему благоволило, а вот на тебе…
Алина выразительно скривилась.
— Глаза б мои его не видели, знаешь… развратника старого.
— Двадцать шесть лет, — заметил Миша.
— И черт бы с ним.
— Кстати, — разделавшись с апельсином, Миша принялся за селедку под шубой. Общепринятый порядок приема пищи ему не нравился, и Миша ел то, чего ему хотелось в данный момент, — если что, то есть статья в у-ка-рэ-фэ. Как раз про старых развратников.
— Учту, — сказала Алина и взяла пирожок. В пирогах мама знала толк: тонкое тесто, сочная начинка и главное — размер чуть ли не с тарелку. Неудивительно, что гости их смели, оставив только две штуки, да и то потому, что больше не лезло.
А потом Алину угораздило посмотреть в зеркало.
Зеркало занимало почти всю стену. Оно досталось Алтуфьевым на распродаже по удивительно низкой цене, хотя папа, антиквар-самоучка, уверял, что на самом деле оно стоит немерено. И сейчас Алина видела в нем не привычное отражение комнаты, а какой-то, что ли, склад — маленькое окошко и ящики, ящики, ящики, большие и маленькие, деревянные и картонные, всякие. На одном из них сидел человек, строгий, аккуратный юноша в круглых черных очках. Заметив, что Алина смотрит на него, он улыбнулся и помахал ей рукой.
Алина зажмурилась и помотала головой. Салат перевернулся в желудке и медленно пополз на выход, к горлу.
Юноша поправил очки и кивнул, так, что это вполне могло сойти за поклон.
— Не хотел вас испугать, — промолвил он. Алина сглотнула, сдерживая тошноту. Привиделся ей огненный силуэт с распростертыми крылами, выросший вдруг из фигуры юноши, и само по себе пришло имя: Корат.
Миша ничего не видел. Не отрываясь от селедки, он нашарил пульт, и Сердючка радостно объявила, что все будет хорошо. Алина поднесла руку ко рту и побежал в туалет.
После рвоты накатила такая слабость, что она сползла по стеночке на пол, и, когда на ее плечо легла тонкая, почти невесомая рука, не смогла даже вскрикнуть.
Свои очки Корат снял и теперь смотрел прямо перед собой невидящими бледно-голубыми глазами. Почему-то Алине казалось, что касаясь ее, ангел подпитывается, заряжается, словно сотовый телефон.