Она выпрямилась. Не хотелось быть перед ним на корточках. Рука соскользнула по Алининому плечу. Сжала ее ладонь.
— Зеркала, — сказал Корат. — Подобные мне пользуются зеркалами для перемещения по мирам. Поэтому если я вам понадоблюсь, откройте пудреницу и позовите. На худой конец сойдет даже полированный стол.
Алина не знала, что сказать. Снова, уверенно и упрямо толкнулась мысль о сумасшествии.
— Вы совершенно здоровы, — мгновенно откликнулся Корат. — Я пришел сказать, что вам незачем беспокоиться — в любом случае вы имеете право на выбор, это признают даже такие твердолобцы, как Провозвестник.
Алину качало. И раз-два-три, мы плывем на корабле, и три-четыре-пять, палуба уходит из-под ног.
— Но я очень прошу вас: будьте осторожны. Выбор может спасти, а может и погубить.
— Я не хочу быть богом, — прошептала Алина. Корат кивнул.
— Совершенный, не мне вам говорить, кем быть. Просто подумайте — ибо решение будет окончательным.
Ангел улыбнулся и вынул из нагрудного кармана очки. Аккуратно надел их, поправил волосы и сказал:
— Если вас интересует судьба Узиля, то он жив и здоров, правда огреб не по-детски, если выражаться, как люди…
Тута дверь бесцеремонно рванули и открыли. Корат исчез с легким хлопком, отразившись, видимо, в собственный очках, а Алина увидела родителей.
В гневе. И в ужасе.
Еще она увидела то… жаль, что не в человеческих силах было испаряться по-ангельски в иные миры. Сердце стукнуло и обрушилось куда-то в невообразимую глубину, чтобы вернуться после семисекундной паузы и задолбить в ребра с бешеной скоростью, срывая дыхание.
Мама держала в руках дневник Алины, и ее лицо было просто неописуемым. Из зала вышел Миша, глядя изумленно и непонимающе.
— Готово дело, — сказала мама. — Спятила.
И из ее глаз хлынули слезы.
* * *
Алине хотелось умереть.
Жизнь в психиатрической клинике не давала такой возможности.
Дурка была хорошая, одна из лучших в стране. Семь корпусов старинной постройки (богоугодное заведение основали купцы Гребенщиковы за пятьдесят лет до первой русской революции) располагались за городом, в полях, что вероятно должно было вселять покой в душе помешанных. По всей видимости, тому же способствовали решетки на окнах, постоянный контроль со стороны медперсонала, уколы и терапевтические беседы с врачом.
Врач был молодой, белый и гладкий, словно снежная баба. Он все время улыбался и крутил толстое обручальное кольцо на безымянном пальце (проблемы в семейной жизни, если верить Фрейду). «Будем лечить, — безмятежно заверил он Алтуфьевых — старших. — Считает себя богом… н-да, шизофрения, конечно… дурная наследственность… Вылечим! А дневничок оставьте, я ознакомлюсь подробнее». Алина представила, как его пухлые пальцы будут перелистывать страницы, и это было так похоже на вскрытие, препарирование, что она расплакалась.