Теперь она жила в квартире с подселением в «сталинском» доме. Достаточно просторная комната, которую в иное время она назвала бы уютной — со всеми этими аккуратными занавесочками, кружевными салфетками и подголовниками кресел — выводила Алину из себя. Больше всего ее бесила фарфоровая статуэтка советской лыжницы в обнимку с обколотыми лыжами; выбросить эту жуткую безвкусицу было, конечно, нельзя и Алина загородила ее открыткой с Элвисом, подаренной соседом Вовой, прочно застрявшим в шестидесятых. Из-за головы короля рок-н-ролла высовывались фарфоровые лыжи; Элвис Алине никогда не нравился, но его хотя бы можно было терпеть.
Среди врученных Исцелителем документов Алина обнаружила студенческий билет местного пединститута. Первый курс, филологический факультет с дополнительной специализацией по культурологии — что ж, это было вполне удобоваримо. К билету резинкой прикреплена была и зачетка; выяснилась, что по итогам первой сессии студентка Алтуфьева круглая отличница. Конечно, Алине было не по себе, когда она впервые переступила порог лектория и увидела совершенно незнакомых людей, однако — вот чудеса! — ее узнали и вполне радушно поздоровались, а староста, растрепанная блондинка в растянутом шерстяном платье изумительного вишневого оттенка, даже вручила деньги: повышенную стипендию в группе получила только Алина.
Работу Алина нашла сама — новый клуб открылся на соседней улице и предлагал удобный график и бесплатные обеды, что к удивлению Алина оказалась правдой.
Жилось ей почти хорошо.
Конечно, Алина безумно скучала, страстно, почти до боли желая увидеть родителей, Мишу, одноклассников — даже тех, кто ее терпеть не мог. Она и не предполагала, что может так тосковать.
Но больше всех она скучала по Дэну.
Конечно, он был с нею. Он сидел рядом на лекции, провожал ее на работу по темной улице, Алина видела его силуэт в мятущихся огнях клуба. Однажды ранним утром, когда большинство посетителей разошлись, а Алина, вооружившись ведром и тряпкой, пошла драить женский туалет, воспоминание о Дэне кольнуло ее так сильно, что она расплакалась и сползла по стене на грязный, заплеванный пол. Возможно, в эту минуту Дэн был рядом, отделенный пластом реальности не толще папиросного листка. Алина сидела на полу, слезы текли ручьями, пропитывая на груди форменную блузку, тьма парка за стеклами казалась вечной, а весна нереальной, и хотелось умереть, прямо здесь и сейчас.
Она была всего лишь девочкой. Неделю назад ей исполнилось четырнадцать. По паспорту — семнадцать.
Она работала как вол, до полного изнеможения. Разумеется, для подростков существуют свои нормы труда, но хозяйка клуба, Асият Хасавова, была в городе большой шишкой и могла позволить себе глядеть на все сквозь пальцы. Посмотрев на Алину через дымчатые стеклышки модных очков без оправы и почесав тонкой сигаретой дно малахитовой пепельницы, она со спокойствием скифской каменной бабы вымолвила: