— Доктор Машу, это ведь принц попросил вас о яде?
Машу вздохнул и жалко улыбнулся:
— Конечно, ваша бдительность. Разве я бы мог ему отказать… Такая персона… Что я вообще мог поделать…
— Доложить мне, — ответил Шани. — Принца поймали бы с поличным и отправили на костер. А теперь туда пойдете вы.
Все кончилось так, как и должно было. Государь Миклуш обрел последний покой в усыпальнице аальхарнских владык, Машу был казнен на площади при большом стечении народа (а не давай отравы кому ни попадя), а принц через неделю, по завершении траура, короновался и принял на себя столь желанное бремя власти. А Шани за столь быстрое расследование получил в подарок от казны как раз тот особняк на площади Звезд, перед которым незадачливый горшечник из деревни Кучки расколотил свой товар. Передавая шеф-инквизитору ключи, новый владыка посмотрел на него со значением, но Шани сделал вид, что ничего не понял.
— Ваша бдительность… Ваша бдительность… Утро уже…
Шани открыл глаза. И правда ведь, не заметил, как заснул, а за окном уже светает, с улицы доносится привычный утренний шум — голоса разносчиков, грохот экипажей по мостовой, стук дождя в оконное стекло. И вот в такую отвратительную погоду ему надо идти на Государственный совет, затем на лекцию в коллегиуме, и, может быть, его присутствие потребуется и в одном из пыточных залов инквизиции. Что ж, завтра — день воскресения Заступника, может быть, и получится отдохнуть, съездить в загородный дом, развести огонь в камине и провести день за чтением.
— Как изволили почивать, ваша бдительность? — служка положил на кровать свежее белье и принялся раздвигать тяжелые бархатные шторы на окнах. Скользнув в комнату, серый утренний свет озарил дорогую мебель редкого красного дерева, стол, заваленный книгами и листками бумаги, редкие иконы на стенах. Шани сел в кровати, почесал бровь, располовиненную давним шрамом.
— Да что-то ведьмы всю ночь снились, — задумчиво сказал он. Служка деловито расправил шторы и с уверенностью заявил:
— Это к дождю, ваша бдительность. Как есть к дождю.
Дворец государя Луша, огромный и помпезно вычурный, навевал на Шани уныние тем, что не ремонтировался уже много лет. С лиц небесных духов возле парадного входа давным-давно слезла позолота, оставив их темно-зелеными: теперь они наводили на мысли не о посланниках Заступника, а об алкоголиках в крайней степени белой горячки. По выщербленным ступеням бежали ручьи, а одно из окон вместо не так давно изобретенного стекла затягивал бычий пузырь, словно в каком-нибудь жалком деревенском домишке. Бережливость считалась в Аальхарне одним из основных достоинств, но в этом благом деле Луш переплюнул всех, считая, что незачем особенно заботиться о грешном теле, когда есть душа, требующая постоянного труда, и гораздо лучше почитать Послание Заступника или отправиться в храм на всенощную молитву, чем лишний раз сходить в баню. Кое-кто из министров не обинуясь заявлял, что владыка сидит на беломраморном троне голым седалищем; совершенно точно при этом было известно, что серебряные пуговицы со старого камзола он собственноручно перешивает на новый — чтоб подлецы портные не украли и не переплавили, утаив дорогой металл. Однако, несмотря на всю свою набожность, государь не чурался ни женского пола, ни довольно крепких спиртных напитков; впрочем, наливки он гнал сам, а фавориткам не делал никаких подарков — и это вполне соответствовало его доктрине бережливости.