Дина отодвинула тарелку с нетронутой едой и встала.
— Упакуйте мой обед, — холодно приказала она почтарю. — Я отправляюсь немедленно.
Однако ей не удалось миновать места казни.
Дорога, по которой двинулась карета Дины, проходила мимо маленькой площади Лопушек, на которой в обычное время проходили народные гуляния и объявлялись указы государя и распоряжения владетельных сеньоров, а сейчас стоял позорный столб с вязанками хвороста у основания. Народу было много, и почти все хмельные; люди пели и кричали, предвкушая казнь. Среди радостной толпы Дина заметила немолодого инквизитора в старом тонком плаще, который держал в руках послание Заступника. Его присутствие было необычным: как правило, у инквизиции хватало забот помимо поездок в захолустье, и добрые поселяне при случаях колдовства либо брали дело в свои руки, возглавляемые местным священником, либо связывали ведьму и отправляли ее в столицу.
А затем из крохотной церквушки вытолкали ведьму, и Дина ахнула: та была практически точной копией ее самой. Такие же рыжие кудри, хрупкая фигурка, бледная кожа, а главное — огромные глаза, распахнутые от ужаса. Кто-то толкнул ее в спину, и она свалилась в грязь; Дина зажмурилась и опустила голову, не желая смотреть на собственную смерть.
— Заступник милосердный и всепрощающий, — зашептала она, — помоги…
Ей хотелось, чтобы карета как можно скорее миновала площадь, однако кучер не разделял этого желания, и лошади едва шли, а в конце концов вообще встали. Дина стукнула в стенку, призывая кучера ехать дальше, но он сделал вид, что не расслышал — очень уж шумела толпа.
После пыток и побоев ведьма едва могла передвигаться и то и дело падала на землю, но кто-нибудь из добрых соседей обязательно ставил ее на ноги и придавал пинками нужное направление. В конце концов инквизитор выступил вперед, крепко взял девушку за предплечье и повел к столбу, что-то приговаривая — его слова не были различимы среди людского говора, но ведьма слушала его и шевелила губами, произнося ответ. Наверняка уговаривал отречься от сил зла и со спокойствием принять огненное очищение, чтобы невинной предстать перед судом Заступника.
«Я не могу этого видеть, — думала Дина, забившись в угол. — Не могу…»
Однако картина происходящего всплывала перед ее взглядом с безжалостной четкостью. И к костру волоком вели уже не жалкую деревенскую девчонку, а ее саму, да и костер ожидал Дину не в крохотных Лопушках, а на столичной площади. А вместо седого инквизитора за руку Дину держал Шани. Он был на несколько лет моложе, и в его взгляде Дина прочла сочувствие и жалость — то, чего там не могло быть ни при каких обстоятельствах.