По большому счету, до них никому не было дела. Котлован надо было вырыть до наступления зимы и провести все работы по его укреплению — вот это было действительно важным, а жизнь забитых полуграмотных крестьян не интересовала ни инквизиторов, ни наемных прорабов: сдохнут в грязевой жиже одни — завтра же на их место пригонят других, а бабы нарожают еще. Каким-то темным звериным чутьем Игнашка это понял, но не знал, что ему делать с этим пониманием. И потому он продолжал с прежним полусумасшедшим исступлением работать лопатой, довольствуясь тем, что уж эту радость у него никто не отберет.
Все изменилось в один прекрасный день, когда дождь перестал, из-за облаков выглянуло солнце, и лужи стали стремительно подсыхать, а настроение завербованных — улучшаться. Тогда к котловану в сопровождении двух прорабов пришла архитекторша, молодая девушка, которая была настолько хороша собой, что Игнашка мог бы описать ее только невероятным по забористости матом. Архитекторша остановилась как раз там, где Игнашка орудовал любимой лопатой, и спросила у одного из прорабов, Митека:
— А было ли что-то найдено в котловане?
Митек, та еще хитрая толстая рожа (из западенских, там все хитрые и себе на уме), поскреб макушку и сказал:
— Да что тут найдешь, ваша милость, кроме г*вна окаменелого, — тут он вспомнил, что вообще-то разговаривает с барышней из самой столицы, высокого полета птицей, а не забитыми селюками и мигом поправился: — Не г*вна, дерьма. Вот его тут навалом.
Девушка поежилась, плотнее кутаясь в легкий щегольский плащ.
— А я слышала, что на этом месте раньше был город…
— Врут, ваша милость, как есть врут, и языки без костей у того, кто это говорит, не извольте верить, — встрял второй прораб Кась — вот у него-то язык уж точно был без костей. — Никогда на этом месте не было никакого города, вот и в «Хрониках» утверждается, что…
И, продолжая болтать и увиваться, он повлек архитекторшу прочь от котлована. Тоша, завербованный с югов, чернявый и шустрый, копавший лишь немного медленней, чем Игнашка, посмотрел честной компании вслед и присвистнул:
— Эх, дурак! Не тебе она чета! — сказал Тоша и смачно сплюнул через щель между передними зубами. — Это княгиня, ее сам государь отличает! Не тебе, обрезанному, туда соваться!
— Обрезанному? — переспросил Игнашка. — Это как?
— Селюк, а не знает, — встрял дядька Бегдашич, самый старый и самый заросший мужик на стройке: по количеству дикого волоса издали его можно было принять за медоеда. — Как боров! Чтоб спокойнее был! Раз — и обрезали под корень, чего не надо.