— Иди на стоянку, а то заявится кто-нибудь и палатку унесет, — сказал Михаил. – Поужинать приготовь. Всё, мы дело сделали. Я дождусь, когда горбун отправится в мир иной, голову отрублю и притащу.
— Он меня проткнул, Миха! – возмутился я. – Я убить его хочу. Мечтаю прям.
Напарник почесал лейкопластыревую нашлепку на правой скуле - вчера поздно вечером брился и порезался в темноте.
— Вот ты задалбываешь иногда, Стэн. Иди на стоянку, говорю, без палатки останемся.
— Отомстить хочу, — заупрямился я. – Возле сарая все равно никого никогда не бывает, кроме нас. Месть – это хорошо.
— Мстить полезно для душевного здоровья, не спорю. Но в данном случае ты имеешь дело не с человеком, а с неразумным зверем. Знаешь, как один мужик умный сказал: прощают только недостойных мести. Этот хрен рогатый внизу как раз недостоин. Он же не понимает ничего.
— Сам говорил, что у них зачатки интеллекта.
— Вот именно, что только зачатки.
Я продолжал напирать:
— Башка такого самца весит килограмм тридцать, не меньше. Плюс освежевать же надо, мясо хоть и жесткое, но ты что, его бросить хочешь? Бесхозяйственно это. Завялить, засолить надо, может, часть к Сигизмунду снести или поселянам продать… Как ты в одиночку все потащишь, мы ж собирались волокушу для двоих делать. Сам не донесешь.
— Ты тем более не донесешь с такой-то ногой.
Он задумчиво огляделся. Давно перевалило за полдень, в кронах деревьев гулял ветер, шелестел листвой. Начало осени – уже прохладно, но морозов пока нет, ночью мы спали без костра. От небольшой дубравы, где устроили ловушку, было километра три до Ореховки, которая находилась на юго-западе. А к востоку от нас лежало большое пятно Леса, накрывшего Полтаву. Оттуда, из смертельной для людей мутировавшей чащи и появлялся этот кабан–горбун, так доставший поселян.
Мне в голову пришло, как мы можем в этой ситуации поступить, но напарник уже и сам озвучил:
— Стоянку надо сюда перенести. Сарай, конечно, привычней, но… Короче, оставайся здесь, жди, пока горбун сдохнет. Я возьму скатки, рюкзак и приду. А ну, посмотри на меня.
Я посмотрел. Он вгляделся в мое лицо и спросил:
— Голова не кружится? Блевать не тянет?
— Да нет, все путем. Рана – и рана, впервые, что ли. Я в норме.
— Ладно, жди. Скоро буду.
Миха взял у меня самокрутку, в последний раз затянулся, вернул и ушел. Я докурил, накинул куртку. Погрозил кулаком горбуну. Тот фыркал, тяжело топотал по дну ямы, иногда останавливался и мотал башкой. Шеи у этих тварей почти нет, тулово переходит в угловатую голову с торчащими вкривь и вкось рогами. Глаз на ней не видно, только темные щелочки в складках жесткой щетинистой шкуры.