— Чтоб ты прокис, окаянный! — приговаривала женщина. — Скатерть, кдол такой, стянул! Всю посуду вдребезги, у самовара носик отломал.
— Начинаются дни золотые! — радостно подсказал Васька-гармонист. — Взяли зверя в дом, он вам теперя пропишет…
— Да будет вам! — сказал смущенный Харлампий. — Махонький он, не понимает.
— Не понимает? — сказала жена. — Небось, где мед стоял, — понял! Это он за медом на стол полез — вот скатерть и стянул! Вот я тебе! — погрозила она веником под печку.
— Ре-ре-ре… — ответил медвежонок.
— Ничо! — сказал Харлампий. — Где посуда бьется, там весело живется! Я ему завтра конуру сколочу — нехай во дворе живет, к сторожевой службе приучается!
Но медвежонок во дворе жить не смог. Как только Харлампий вынес его из хаты, дворовый пес Цыган стал яростно рваться с цепи. Он захлебывался лаем, глаза у него наливались кровью.
«Загрызет!» — подумал казак, прижимая к себе медвежонка, а у того тоже шерсть стала дыбом от злости.
— Ишь ты какой! — Харлампий похлопал Презента по круглому задику. — Маленький, а храбрый. Ладно. Живи в сенях!
Он вытащил в сени папаху и устроил там звереныша.
Но как только он уехал в степь, а его жена ушла с девчонками по воду, Презент вытащил папаху из сеней и, ворча, затолкал ее под печку обратно. В сенях он жить не захотел.
В горнице никого не было, только Сашка плыл, качаясь, в люльке. Медвежонок долго поворачивал за нею свой любопытный нос.
Он попытался достать колыбель лапой. Не достал — высоко. Закряхтел, почесался. Оглядел комнату. На что бы такое влезть? Недалеко от люльки стояла табуретка. На табуретку Презент вскарабкался легко. Теперь люлька плавала совсем близко от носа.
Мишка толкнул ее лапой. Колыбель качнулась, он толкнул ее сильнее. Люлька сделала большой размах и спихнула медвежонка с табуретки. Он грохнулся на пол. Зарычал. Вскочил на табуретку и вцепился в край колыбели острыми когтями. Люлька понесла его по комнате. Понравилось. Стал прыгать с табуретки на люльку.
Когда хозяйка с дочерьми вернулась от колодца, нагруженная ведрами и кринками с водой, то увидела, что по всей комнате, едва не переворачиваясь, летает колыбель, а на ней, прямо над спящим Сашкой, сидит довольный Презент.
— Было у меня четверо детей! — сказала хозяйка, стаскивая медвежонка, который вопил и отмахивался широкими лапами. — А теперь пятеро стало. Пятый — мохнатый — самый озорной! Придется тебе, Катерина, за ним следить, кабы беды он не наделал.