Когда она вошла, я ее, признаться, едва узнала. И подумала: все-таки она гениальная актриса! Я видела ее всякой — и в роли прислуги, подобострастной и до тошноты заботливой, и в роли барыни, одетой в модное платье, со вкусом поедающей осетрину, и в роли своей подружки, фамильярной и даже наглой. И вот теперь я увидела ее в роли жертвы, то есть несчастной женщины, которая сама не ведает, что натворила по воле своей злой госпожи. Злая госпожа, как вы уже поняли, это я. Чудовище просто.
Она вошла бочком, глаза долу, одетая чуть ли не в рубище, на лице ни следа косметики. Даже я, находясь в тюрьме, выглядела гораздо лучше.
— Садитесь, гражданка Переверзева, — тут же предложили ей.
— Да-да! — Она метнулась к стулу, будто его могли отобрать. Уселась и сложила руки на коленях, как послушная школьница. Весь ее вид говорил: я готова! Только спросите, я все расскажу!
Я пыталась поймать ее взгляд, но она мне в глаза не смотрела.
— Назовите ваше имя, фамилию, место рождения, — посыпались привычные вопросы. Какое-то время мы представлялись.
— Расскажите о ваших отношениях с гражданкой Царевой, — попросили ее.
Она принялась играть на камеру. Сначала робко, потом все увереннее и увереннее. Я видела, как Анисья входит в роль.
— Что рассказывать? Она хозяйка, я прислуга.
— Она к вам хорошо относилась?
— Да хуже, чем к дворовой собаке! — Я оцепенела. — Ее все боялись. Даже Сам. Он-то добрый, но у жены был под каблуком. Все ее капризы выполнял, а она вертела им как хотела. Мы все его жалели, вся прислуга. Говорили: бедный Иван Иваныч. Вы бы слышали, как она на меня кричала! «Поворачивайся, корова!» А он слова плохого никогда не скажет, всегда на «вы». «Протрите здесь, пожалуйста». Золотой человек.
— Значит, она вас запугала?
— Я девушка простая, деревенская, — заныла Анисья. — А она барыня. Все грозила: не будешь слушаться, вылетишь с треском! Я сделаю так, что ты в Москве больше работы не найдешь! И нигде не найдешь! По миру пущу! Сгною! И все ногами топала.
— Ты только не забудь потом, что говорила, а то в суде слова перепутаешь, и все поймут, что ты врешь, — не выдержала я.
— Царева, помолчите! Вам еще дадут слово!
— Вот видите, видите, какая она? — заволновалась Анисья. — Боюсь я ее.
— Ничего не бойтесь, Анисья Аристарховна. Гражданка Царева здесь надолго, а может, и на всю жизнь, коли будет продолжать упорствовать.
Анисья впервые на меня посмотрела с откровенным злорадством. «Ну, каково тебе?» — красноречиво говорил ее взгляд, который, увы, не поймала камера.
— Как-то не клеится, Переверзева, — к моему огромному счастью, сказал следователь. — Муж, по вашим словам, ее боялся, а без копейки осталась она.