Анюта ушла. Я без сил опустилась в кресло, глядя на мертвую Кики. На соседнем кресле лежал диктофон. Что толку теперь от этих признаний? Хотя…
Анисья не случайно задержалась в доме. Не чай она пошла пить, а ждать моей смерти. Ей, видимо, сказали, что яд действует мгновенно. Так оно и есть. Мне достаточно было проглотить маленький кусочек мяса. Она поднялась бы сюда под предлогом, что забыла любимую заколку, подняла бы панику и в суете стащила бы диктофон. Выходит, все, что она сказала, — правда? Но кто ее подослал?
Что касается меня, то все обставили бы как самоубийство. Поводов покончить с собой у меня предостаточно. Я нахожусь в отчаянном положении, и то, что на Новой Риге ходят легенды о моих железных нервах, для следствия не аргумент. Суд состоялся бы без меня, и братьев, вне всяких сомнений, посадили бы надолго, Анисья получила бы небольшой срок, и то условно, а меня освободили бы от уголовной ответственности в связи с отсутствием среди живых. И дело было бы закрыто. Анжела мертва, я мертва, остальные преступники наказаны. Ловко! Что же такого натворила эта чернокожая девчонка, что ей так необходимо оставаться мертвой до конца своей жизни? И по чьим документам она теперь живет? Под каким именем?
Вернулась Анюта с двумя парами резиновых перчаток и картонной коробкой.
— Осторожнее, — велела я ей, натягивая перчатки.
— Но разве не надо вызвать полицию? — робко спросила она.
— Нет. Что мы им скажем? Отравили собаку? Ты хочешь, чтобы наша доблестные органы, которые убийство десятка людей подчас спускают на тормозах, в поте лица искала отравителя пса размером с дамскую туфельку?
— Но… Разве не…
— Молчи, — велела я. — Если мы обе хотим жить, нам надо молчать.
— Боже! — Она в испуге закрыла резиновой перчаткой рот и даже прикусила ее зубами.
— Я отсюда уйду. Сбегу потихоньку. И ты мне поможешь.
— Я боюсь, — затрясла она головой.
— Тебе ничего не грозит. Это меня хотели… — Я нагнулась и подняла с пола мертвую Кики. — Давай сюда коробку!
— Вот Иван Иваныч обрадуется! — невпопад сказала она. — Он ее терпеть не мог.
— Хоть на чьей-то улице праздник, — горько улыбнулась я.
Мне надо было подготовить побег. Я не собиралась еще хоть одну ночь провести в этом доме. Кто знает, вдруг для верности убийца именно ночью придет с петлей? Или с ножом, чтобы меня зарезать. Мне, похоже, вынесли смертный приговор. А я не хочу умирать, мне всего сорок два. В таком возрасте, говорят, только жизнь начинается.
— Но куда же вы пойдете! — всплеснула руками Анюта.
— Я что-нибудь придумаю.
Мы наконец избавились от последствий визита Анисьи, от трупа моей любимой собаки и от куска обожаемого мною мяса. Все это обрело вечный покой в картонной коробке, которую с плачем унесла Анюта. Ей было страшно, она боялась умереть, и горько, оттого что со мной связалась. Она хотела всего лишь стать начальницей над всей прислугой в доме, иными словами, сделать карьеру. А вместо этого идет хоронить криминальный труп. Хоть речь и идет всего лишь о крохотной собачке, все равно обидно.