Пол мастерской был уже основательно забросан шарами из смятой бумаги, напоминающими почему-то не тающие снежки.
На мольберте высилась незавершенная картина - трое братьев Певерелл. Игнотус был уже почти закончен, Кадм и Антиох - едва намечены. Картина мне очень нравилась, впервые за долгое время я творил что-то не на военную тематику, и я поднялся в мастерскую два часа назад для того, чтобы еще немного поработать.
Но работа над картиной застопорилась - не писалось, и все тут.
Промучившись с полчаса, я отложил кисточку и обратился к планшету и карандашу - мелкие карандашные или угольные наброски из головы всегда способствовали вдохновению.
Вот тут-то и обнаружилось, что у меня не идет картина, но зато отлично рисуется Поттер.
Сначала я решил, что это забавно. После пятого наброска, на котором Поттер непроизвольно получился полуголым, я нахмурился.
После восьмого, где Гарри совсем уж откровенно расстегивал застежку на собственных джинсах, я отшвырнул в сторону планшет и закурил, нервно перебирая пальцами свободной руки по подлокотнику кресла.
Что за наваждение!
Я даже не пил ничего крепче кофе на протяжении последних четырех дней.
И получалось, что либо я до сих пор не протрезвел с пятницы, либо…
Я затушил окурок и машинально достал следующую сигарету. Признаваться в этом не хотелось даже себе самому.
Либо я, в здравом уме и твердой памяти, хочу Поттера.
- Правда, что ли?! - нервно хмыкнул я, возводя глаза к потолку. Ответа на этот риторический вопрос там, конечно же, не обнаружилось.
Я покосился на последний рисунок, валяющийся на полу вместе с планшетом.
Нарисованный Поттер не двигался, но так бесстыдно смотрел, что так и не прикуренная сигарета полетела прочь, а рука сама потянулась к ширинке.
«Какой позор», - только и подумал я, прежде чем сомкнул пальцы на члене и ритмично задвигал рукой, к боггарту отбросив все условности, из-за которых не смог довершить начатое в прошлый раз.
Тогда я думал, что начинаю сходить с ума.
Теперь был уверен, что уже сошел. Терять больше нечего.
Осознание того, что я сделал и о ком при этом думал, наступило только через несколько минут, когда я расслабленно откинулся на спинку кресла, пробормотав очищающее.
Не то, чтобы я пришел в ужас - чувство страха, сполна являвшееся во снах, в реальной жизни, казалось, после войны атрофировалось, - скорее растерялся и разозлился. Впрочем, в моем случае это чаще всего значит одно и то же.
Я вскочил, мгновенно привел себя в порядок и принялся собирать с пола смятые бумажные листки. Над последним рисунком задержался на секунду, но смял и его, безжалостно превратив в бесформенный комок.