Одеваюсь и бездумно спускаюсь в сад, иду мимо цветущих розовых кустов - розовые, нежно оранжевые цветы, лососевые, как говорит мама. А еще белые и красные. И подхожу к яблоням - с упавших на землю плодов лениво взлетают осы, только что копошившиеся в нежной сахарной мякоти. Пахнет яблоками, я срываю одно, румяное, с красным бочком, но все еще кисловатое и не наполнившееся соками - я люблю именно такие.
Завтрак на нашей кухне - утро такое ясное, свежее, и все они трое кажутся мне необычайно юными, словно умытыми волшебной росой, что стирает годы и тревоги с их лиц. Весь день поздравления, даже Дамблдор забегает на пять минут с подарком, многозначительно улыбается и желает мне столько успехов и счастья, что мне пришлось бы прожить не одну жизнь, чтобы его пожелания исполнились. Мы садимся за стол ближе к вечеру - гостей совсем немного, и мне чуточку обидно, что в очередной раз нельзя пригласить друзей - но это уже даже не обсуждается, в особенности после возрождения Волдеморта. Я уже привык праздновать со взрослыми - вот дядя Ремус с Тонкс, Кингсли, еще несколько общих друзей мамы и папы, Сириус.
- Кстати, Лили, если Гарри пошел в вас с Джеймсом - такой же молодой да ранний - быть тебе скоро бабкой! - смеется он, подливая себе и мне шампанского.
И она тоже смеется. Невероятно прекрасная - кружева, кремового цвета платье, волосы рассыпались по плечам. Прекрасная, как маггловская принцесса… И она, как и все, поднимает свой бокал, наполненный шампанским, чтоб пожелать мне столько счастья и радости, сколько просто не может вместить мир, особенно такой маленький и немноголюдный, как мой.
А когда становится темно, папа и Кингсли с таинственным видом поднимаются из-за стола, обещая нечто особенное. И подмигивают мне. Я не понимаю, почему они думают, что фейерверки, которые мы запускаем каждый год на Рождество и мой день рождения, должны после стольких лет являться для меня сюрпризом. И все встают из-за стола, чтобы выйти в сад, мама и Сириус впереди, как дети на празднике. И исчезают в темноте, которая через мгновение осветится многоцветными огнями. А я, как глупый подросток, чуть задержусь за столом, чтобы допить вино еще и из маминого бокала. Она же не будет сердиться? Она же даже не вспомнит, когда вернется, что в ее бокале еще что-то оставалось. А мне так хочется. Наверное, это и спасает мою никчемную жизнь. Потому что, когда я отрываюсь от чужих бокалов, я замечаю, что от наших фейерверков стало вдруг как-то слишком много света, зеленого, красного. И они взрываются с вовсе не характерными для петард и ракет короткими, режущими воздух глухими хлопками. И я слышу отдельные выкрики, знакомые и незнакомые голоса, вскакиваю из-за стола, еще только смутно начиная осознавать, что что-то идет не так, бросаюсь к ним, выхватывая палочку из кармана куртки, которую мама полвечера уговаривала меня накинуть. Но я не успеваю к ним на помощь, потому что кто-то темный, кого я не вижу, крепко обхватывает меня поперек груди. Я еще ничего не понимаю, пытаюсь вырваться, но тот, кто держит меня, не ослабляет хватки. Я откидываю голову назад и чувствую, что мой затылок упирается во что-то абсолютно гладкое. Таким не может быть лицо. Там, позади меня… это человек в маске, в глухой белой маске, какие бывают только у Упивающихся, у тех, кто служит моему врагу… И тогда я пытаюсь кричать, не потому, что мне страшно, что меня сейчас убьют, нет, но потому, что там мама, папа, Сириус. И я должен помочь им, но тот, кто держит меня, быстро и грубо зажимает мне рот. Я пытаюсь согнуться, ударить его ногой, но у меня ничего не выходит. А он не произносит ни слова, я слышу только его прерывистое дыхание, приглушенное страшной маской. Там, впереди, в темноте, происходит что-то ужасное, я чувствую это, хотя и не могу ничего различить за многорукими тенями деревьев. Пока на поляну прямо передо мной не вылетает дядя Ремус. У него соверенно растерзанный вид, кровь на груди, он обводит дом и веранду безумным взглядом, пока не замечает меня в руках у черного человека. И поднимает палочку, чтобы отнять меня у него, но тот, кто только что так крепко сжимал меня, не позволяя даже двинуться, внезапно легко, как котенка, швыряет меня вперед, так что я оказываюсь буквально в объятиях у Люпина. И я слышу глухой голос из-под маски: