Немного покопошившись суматошно, как перевёрнутый на спину жук, Гарри встал на четвереньки и зашарил вокруг руками в поисках палочки. Неровный асфальт ранил ставшую очень чувствительной левую ладонь; спустя долгих две минуты, наполненных скулежом Дадли и тихим зловещим шорохом, Гарри нащупал палочку. Целую и невредимую. Хвала Мерлину…
Огонёк на ладони высветил толпу высоких фигур в балахонах с капюшонами; эти фигуры, казалось, были сотканы из спрессованной тьмы, которую принесли с собой; Гарри в панике отступил на несколько шагов.
- Дадли, только не открывай рот, понял?! ЧТО БЫ НИ СЛУЧИЛОСЬ, НЕ ОТКРЫВАЙ РОТ, НЕ ТО ТЕБЕ КОНЕЦ! Expecto Patronum!
Жиденькое облачко серебристого газа выползло из кончика палочки так нерешительно, словно собиралось робко попереминаться с ноги на ногу и учтиво осведомиться: «Я туда попал, граждане, или не туда?».
- Expecto Patronum! Expecto Patronum, ну же… - ничего не выходило.
Где взять хоть одно долбаное счастливое воспоминание?
Дементоры приближались; видь Гарри их рты (у них должны были быть рты, не так ли, иначе чем бы они высасывали души?), он поклялся бы, что они ухмыляются.
- Expecto Patronum!.. - бесполезно…
Гарри тонул в зловонном тумане, не в силах ни пошевелиться, ни сказать что-нибудь… мёртвое лицо Седрика с пугающей, выворачивающей душу явственностью встало перед глазами, и Гарри сдавленно всхлипнул.
Седрик, прости, я не защитил тебя, я позволил тебя убить, прости, Седрик, пожалуйста, я так виноват перед тобой, Седрик, мой единственный брат, я должен был умереть, а ты - жить…
Может быть, Гарри думал всё это, а может быть - выкрикивал; он тонул в боли и страхе, он готов был сломаться, сдаться, упасть на колени и подставить губы дементору… не проще ли будет потерять душу, а с ней - воспоминания, которые сводят с остатков ума…
Седрик, Седрик, прости… я убил, я отомстил, но не было никакого толка в этой крови, его смерть тебя не вернула бы, всё бессмысленно, тебя больше нет, Седрик…
Пепельно-серое мёртвое лицо Седрика в памяти Гарри ожило; бледные, почти просвечивающие губы сложились в мягкую подбадривающую улыбку, какую Гарри часто видел при жизни Седрика, крохотный шрам в виде молнии между бровей вспыхнул светом Авады.
- Прочь! Прочь, вы, твари!!
Гарри так и не понял, кто это крикнул; но дементоры отпрянули, отступили - неприятно поражённые, почти возмущённые неожиданным поворотом дел. Испуг и брезгливость читались в каждом их движении. Гарри навёл на них палочку, ходившую в трясшейся руке ходуном, и зажмурился до боли.
Лабиринт. Объятия Седрика - надёжные, уютные. Уходящая широким потоком горечь, как будто тёплый ветер окутал разгорячённое лицо покоем и мягкостью. Лёгкость, почти беззаботность, робкая, смешная надежда на то, что растреклятое «всё» наконец-то будет «хорошо» ныне и во веки веков, аминь… и не думать, не думать о том, что было после!!..